|
4
В последекабрьскую пору Пушкин сохраняет тяготение к поэзии Батюшкова и снова использует в своих стихотворениях образы и интонационно-синтаксические «ходы» произведений Батюшкова, а также отдельные выражения из них. Значение творческого материала сохраняет для Пушкина любовная лирика Батюшкова, хотя в это время он уже ставит Баратынского, как поэта любви, выше Батюшкова1281. Иногда в любовной лирике Пушкина встречаем батюшковские интонации, но прочно связанные теперь с реалистическим русским содержанием
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
(«Зима. Что делать нам в деревне?»)
Ср. у Батюшкова:
Как сладок поцелуй в безмолвии ночей,
Как сладко тайное любови наслажденье!
(«Из греческой антологии», VII)
Пушкина-реалиста теперь начинают интересовать те произведения Батюшкова, посвященные любви, в которых образ женщины погружен в социальную среду и приведен в резкое столкновение со светом. Уже отмечалось, что пушкинское стихотворение «Когда твои младые лета...» связано с батюшковской вещью «В день рождения N.»1282. Можно доказать, что оно связано и с другими произведениями Батюшкова. Но дело здесь не в отдельных деталях, не в том, например, что пушкинское выражение «шумная молва» есть в батюшковской лирике1283. И у Пушкина и у Батюшкова раскрыта глубокая драма женщины, презираемой «светом», который сам не заслуживает уважения. Утешая такую женщину, Пушкин с горечью говорит о «свете»:
Достойны равною презренья
Его тщеславная любовь
И лицемерные гоненья:
Ср. у Батюшкова обращение к забытой «светом» женщине:
Что потеряла ты? Льстецов бездушный рой,
Пугалищей ума, достоинства и нравов,
Судей безжалостных, докучливых нахалов...
И почти совпадают последние строки двух стихотворений, говорящие о том, что только поэт становится на сторону подвергнутой несправедливому остракизму женщины: у Пушкина — «Тебе один остался друг», у Батюшкова — «Один был нежный друг... и он еще с тобой!»
Внимание Пушкина-реалиста привлекают стихотворения Батюшкова с военной тематикой. Самый яркий и принципиальный пример этого являет собой замечательное стихотворение «Клеветникам России», написанное в связи с угрозой новой интервенции против России и утверждающее мощь и непобедимость русского народа. Пушкин явно использовал, как отметил Д. Д. Благой, военно-историческую элегию Батюшкова «Переход через Рейн»1284 (мы видели, что Пушкин считал эту элегию «лучшим стихотворением» Батюшкова1285). Говоря о необъятности русской земли и огромной силе населяющего ее народа, Пушкин использовал не только патриотические мысли, заключенные в «Переходе через Рейн», но и форму торжественного анафорического перечисления, которая возникала в одном из мест этого стихотворения:
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас! Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Ср. у Батюшкова:
И час судьбы настал! Мы здесь сыны снегов,
Под знаменем Москвы с свободой и с громами!..
Стеклись с морей, покрытых льдами,
От струй полуденных, от Каспия валов,
От Волги, Дона и Днепра,
От града нашего Петра,
Батюшковские образы отразились и в пушкинских произведениях большой формы, созданных в последекабрьскую пору (в «Полтаве», «Анджело и др.). Любовно-эпикурейские образы Батюшкова были использованы Пушкиным в «Пире во время чумы». Уже отмечено, что заключение гимна председателя:
И Девы-Розы пьем дыханье —
Быть может — полное Чумы!
несмотря на трагический колорит, восходит к стихам «Моих пенатов» Батюшкова:
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как не́ктар на пирах!..1286
Слово «пить», примененное в подобном понимании, часто встречается у Батюшкова и вслед за ним у лицейского Пушкина (см. батюшковские выражения: «Полной чашей радость пить»1287«Блаженство ль хочешь пить?»1288. Ср. у лицейского Пушкина: «Веселье пьет она»1289). Перекликается с лирикой Батюшкова и образ «девы-розы» (ср. строчку Батюшкова: «Девица юная подобна розе нежной...»1290). Но этот образ, соединяющий в «двойном» слове сопоставляемые понятия, все же пушкинский. Ведь в 1824 г. Пушкин начал стихотворение обращением: «О дева-роза, я в оковах...», создавая то «двойное» слово, которое он впоследствии повторил в «Пире». И до сих пор не обращено внимание на то, что выражение из гимна председателя «неизъяснимы наслажденья» является фразеологической формулой, восходящей к батюшковским произведениям. Ср. у Батюшкова: «неизъяснимые для черствых душ утехи»1291, «сладости, неизъяснимые языком смертного»1292.
«Евгений Онегин». Уже были указаны некоторые связи «Онегина» с творчеством Батюшкова. Д. Д. Благой подчеркнул, что «онегинский ямб местами удивительно близок стиху» батюшковского «Видения на берегах Леты»1293 (подробный анализ этого вопроса — дело стиховедов), а также отметил, что в посвящении к роману Пушкин опять-таки «местами весьма близок к Батюшкову»: он использует стихотворение последнего «К друзьям», ставшее посвящением ко второй части «Опытов», сообщая «несколько вялым строкам» Батюшкова «необыкновенную энергию, сжатость и предельный словесный чекан»1294.
В «Онегине» очень много батюшковских или почти батюшковских образов и выражений. В путешествии Онегина Пушкин, рисуя шумную Одессу, делает это в духе батюшковской сатирической сказки «Странствователь и домосед» и применяет взятые из нее образы и выражения, что не было отмечено В. Комаровичем, указавшим на другие отражения этой сказки в творчестве Пушкина1295:
площадь запестрела,
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Ср. у Батюшкова:
для дела и без дела;
Нахлынули, — вся площадь закипела1296.
Но гораздо существеннее этого принципиальный вопрос о том, в каком плане нашли применение в «Онегине» батюшковские образы и выражения. Надо обратить внимание на то, что Пушкин, как и во многих других своих последекабрьских произведениях, использует их для художественной передачи любовных эмоций. Например, в письме Онегина к Татьяне находим тот самый эмоционально-экспрессивный стиль, который широко применялся в романтических произведениях Пушкина и возникал на основе художественных приемов Батюшкова. А рисуя образ Ленского, Пушкин включает в роман другую серию батюшковских образов, на этот раз элегического порядка. Некоторые черты психологии и судьбы Ленского даны в романе сквозь призму батюшковской элегии «Последняя весна», где изображались ранняя смерть юного поэта и его предсмертные переживания. Ленский — «младой певец», который безвременно «увядает» и гаснет («Потух огонь на алтаре...» — говорит о нем Пушкин; ср. слова из элегии Батюшкова об «увянувшем» «певце любви»: «А бедный юноша... погас!»). Готовящегося к смерти юношу-поэта у Пушкина и у Батюшкова одинаково волнует мысль о том, придет ли возлюбленная на его могилу. И в обоих случаях могила юного поэта остается заброшенной; эту печальную картину оживляет лишь пастух.
«Онегине» был для Пушкина его реалистический метод. Именно реализм художественного мышления заставлял Пушкина, с одной стороны, отбирать и включать в роман сохранившие жизненность элементы батюшковской лирики1297, а с другой, переосмысливать и даже пересмеивать те ее образы, которые имели условно-литературный характер (весь этот процесс, конечно, происходил у Пушкина бессознательно, но был в высшей степени закономерным и демонстрировал смену стилей в русской поэзии). Как мы видели, Пушкин шел по второму пути, когда давал портрет Ольги по элегии Батюшкова «Мой гений», но сейчас же указывал на его тривиальность. Точно так же батюшковские элегические мотивы, связанные с Ленским, часто теряют в «Онегине» свою условность. Описание могилы погибшего поэта, довольно абстрактное в «Последней весне» Батюшкова, оживляется в «Онегине» реалистическим образом молодой горожанки, которая на прогулке верхом смотрит на эту могилу, «ремянный повод натянув, и флер от шляпы отвернув». Приведем еще один пример реалистического переосмысления батюшковских образов в «Онегине», на этот раз давно указанный, но по-разному освещаемый исследователями. Характеризуя Зарецкого, бывшего в молодости «буяном» и картежником и ставшего в конце концов «мирным» помещиком, Пушкин припоминает мотив эпикурейской поэзии Батюшкова:
...Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.
«Беседка муз», которое очень любил Пушкин (под этим стихотворением, завершающим собой поэтическую часть «Опытов», он написал «Прелесть!»1298). «шалаше»:
Пускай и в сединах, но с бодрою душой,
Беспечен, как дитя всегда беспечных граций,
Он некогда придет вздохнуть в сени густой
Своих черемух и акаций1299.
оценка Пушкиным «Беседки муз» на полях «Опытов» была сделана задолго до возникновения шестой главы «Онегина»1300. Гораздо ближе к истине Л. Н. Майков, находящий, что Пушкин просто хотел «усилить комические черты» в характеристике Зарецкого1301. Вся соль использования батюшковских образов здесь заключалась в комическом несоответствии между ультрапрозаической личностью Зарецкого и достаточно возвышенным строем эпикурейской лирики Батюшкова. «Под сенью черемух и акаций» живет заурядный помещик, не имеющий абсолютно никаких поэтических черт. В то же время, применяя образы «Беседки муз» для обрисовки сельского быта, реалист Пушкин по сути дела нащупал и раскрыл бытовую канву эпикурейской лирики Батюшкова, уходившей своими корнями в частную жизнь поместного дворянства. Если Зарецкий «капусту садит, как Гораций», то Батюшков писал о себе другу: «Жить дома и садить капусту я умею, но у меня нет ни дома, ни капусты»1302. Дом в деревне у Батюшкова все-таки был, и он подолгу жил там, создавая прекрасные образцы эпикурейской лирики. Но большие интеллектуальные интересы всегда спасали Батюшкова от погружения в обывательский мир провинциальных помещиков.
Хорошо знавший Батюшкова Пушкин, конечно, не хотел даже в отдаленном плане иронически отождествлять его с Зарецким.
«последекабрьским» Пушкиным определялся все бо́льшим тематическим расширением и психологическим углублением его реализма. При этом Пушкин, перерабатывая и переосмысляя батюшковские мотивы, в том числе и романтические, часто делал их средством реалистической характеристики героев своих произведений.
Мы видели, что Пушкин использовал художественный опыт Батюшкова более широко, последовательно и органично, чем предполагалось до сих пор. Такой вывод имеет существенное историко-литературное значение. Он еще раз показывает, что, будучи гениальным новатором, Пушкин в то же время опирался на глубоко национальные корни — на передовую русскую литературу конца XVIII — начала XIX в., выработавшую замечательные эстетические ценности. На всем протяжении творческого пути Пушкина Батюшков оставался для него классиком русской поэзии, источником яркого художественного материала. В лицейскую пору воздействие Батюшкова на Пушкина было наиболее сильным и принципиальным. Но и в дальнейшем Пушкин продолжал живо интересоваться батюшковскими мыслями, темами и художественными приемами, а вовсе не «выхватывал» из поэзии своего предшественника случайные штрихи, как находили некоторые дореволюционные исследователи. Совершая стремительный путь от эпикурейской поэзии к вольнолюбивому романтизму и далее к реализму, Пушкин органично включал переработанные им батюшковские мотивы, образы, приемы и выражения в разные стилевые системы своего творчества. Воздействие Батюшкова на Пушкина было в целом весьма плодотворным: оно укрепляло очень ценные идейно-художественные тенденции Пушкина (патриотизм, жизнерадостность, любовь к конкретности, стремление выразить внутренний мир человека, тяготение к гармонии эстетических форм и т. д), хотя в лицейскую пору Пушкину приходилось преодолевать узость интимно-психологической лирики Батюшкова. И, конечно, во всех областях Пушкин сделал гигантский шаг вперед по сравнению с Батюшковым и потому, что он был гением, и потому, что сумел стать несравненным «поэтом действительности», с удивительной полнотой и свежестью изобразившим русскую жизнь, и дал глубочайшее решение социально-исторических и психологических проблем огромной важности, чего еще нет у Батюшкова,
Сноски
1281 См. пушкинские наброски статей о Баратынском, относящиеся к 1830 г. (XI, 186).
1282 Н. М. Элиаш.
1283 См. послание «К Никите».
1284 Б., 521.
1285 XII, 283.
1286 См. об этом у М. Гершензона в статье «Пушкин и Батюшков» («Статьи о Пушкине». М., 1926, стр. 24) и в статье Н. П. Верховского «Батюшков» («История русской литературы», т. V, ч. 1. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1941, стр. 417).
1287 «Веселый час». «Отрывок из XVIII песни «Освобожденного Иерусалима».
1288 Есть подобное выражение и у Жуковского. Однако оно лишено у последнего эпикурейского колорита. «Я пью любовь в твоем дыханье...», — писал Жуковский в «Песне» (1808).
1289 «Фавн и пастушка».
1290 «Подражание Ариосту».
1291 «Князю П. И. Шаликову».
1292 «Похвальное слово сну». Вторая редакция (II, 209). В гимне председателя Пушкин вообще широко использовал художественный фонд образов, созданных русскими поэтами. Слова «И бездны мрачной на краю» — несомненный отголосок строки из державинской оды «На смерть князя Мещерского»: «Скользим мы бездны на краю». Использованы в гимне и строки стихотворения Капниста «Время» о богатом наследнике: «Закутя пиры да балы, // Через край нальет бокалы».
1293 Б., 538.
1294 Там же, 443.
1295 См.: В. Комарович. «Опытах» Батюшкова, стр. 807 и 904.
1296 Курсив везде мой. — Н. Ф.
1297 Пушкин, напр., дает в батюшковской манере «гастрономический натюрморт» в первой главе романа («Пред ним roast-beef окровавленный» и т. д.). См. о таких же картинах в послании «К Жуковскому» Батюшкова в главе четвертой нашей работы.
1298 XII, 284.
1299 Курсив мой. — Н. Ф.
1300 Пометки Пушкина в «Опытах» Батюшкова, стр. 893.
1301 Л. Майков. Пушкин, стр. 308.
1302 Батюшков — Гнедичу, май 1817 г. (III, 438). В этом письме Батюшков говорит о своем пребывании «у сестер в гостях», а вовсе не о том, что у него действительно нет дома. В другом письме к тому же адресату он заявляет: «Стану поливать левкои и садить капусту...» (там же, 424).