Фридман. Поэзия Батюшкова. Глава 4. Часть 3.

3

Стремление изобразить психологическую жизнь определяет не только систему жанров, но и все художественные средства в лирике Батюшкова.

Как мы отметили выше, Батюшков считал основным критерием оценки и основным принципом создания художественных произведений понятие «вкуса». В этом отношении он шел за своим учителем М. Н. Муравьевым, писавшим: «Отличное чувствование, вкус доставляет нам понятие о прекрасном»¹⁰⁰¹. «Вкус» Батюшкова проявляется в том единстве формы и содержания, которое почти всегда присутствует в его поэзии. Разумеется, понятие «вкуса» распадается у Батюшкова на ряд отдельных моментов. Все они подчинены идейно-психологической задаче верной передачи мыслей и эмоций. Батюшков требует от поэта точности и ясности. Он применяет это требование, например, к лирической композиции, приобретающей исключительно важное значение в его творчестве. Для Батюшкова весьма характерно то «чувство соразмерности», которое Пушкин считал одной из главных особенностей «истинного вкуса»¹⁰⁰². Батюшков подчеркивает, что стройность является высоким художественным достижением. В произведениях М. Н. Муравьева ему дорога не только «чистота», но и «стройность» слога¹⁰⁰³. Строго выдержанный «план» кажется Батюшкову обязательным условием эстетического совершенства. Он с огорчением признает, что в его «Мечте» «вовсе нет» плана¹⁰⁰⁴, или возмущенно пишет об одной из речей Шишкова: «О ходе и плане не скажу ни слова»¹⁰⁰⁵ (сюда же примыкает мысль поэта о том, что можно восхищаться «расположением картины»¹⁰⁰⁶). Как формула важности лирической композиции звучат слова Батюшкова по поводу «прекрасных стихов» Ломоносова из трагедии «Тамира и Селим»: «Заметим мимоходом для стихотворцев, какую силу получают самые обыкновенные слова, когда они поставлены на своем месте»¹⁰⁰⁷. В отличие от Карамзина или Дмитриева, Батюшков рисует не «застывшее» чувство: он берет эмоции человека в их динамическом развитии. Как отметил В. В. Виноградов, самые «изменения синтаксиса» у Батюшкова «передают быстрое течение чувств, колебания и переходы экспрессии. В стихе звучит живой голос лирического героя с острыми и внезапными драматическими переливами тона»¹⁰⁰⁸. Однако Батюшков даже во втором периоде творчества только подходит к драматизму стиля романтиков. Изображенные им эмоции обнаруживают тенденцию постепенного развития: это своеобразно сказывается в лирической композиции его стихотворений, никогда не заканчивающихся внезапным «обрывом». Любопытно, что, анализируя сочиненное Ломоносовым «Слово о химии» и восхищаясь «ораторским» мастерством великого деятеля русской культуры, Батюшков замечал по поводу последнего «аккорда» этого произведения: «Он с намерением, описав бури природы, кончил речь свою тихо, плавно и торжественно, как искусный музыкант великолепную сонату»¹⁰⁰⁹. Принципу «плавности» окончаний следует и сам Батюшков. Современники поэта и позднейшие критики неоднократно отмечали, что «концовки» его стихотворений обычно фиксируют психологическое состояние равновесия и как бы отражают «затухание» лирического волнения. Автор книги о Батюшкове Н. Т. Костырь правильно утверждал, что в стихотворениях поэта нет «резко определенного заключения» и его чувство «редко заканчивается полным и звучным аккордом; в последних стихах пьесы оно по большей части начинает нисходить полутонами или в тихом перекате мелодических отголосков, в которых господствующий тон чувства не прерывается, но продолжается, теряясь в какой-то неопределенности»¹⁰¹⁰. Действительно, «концовки» Батюшкова чаще всего отражают спокойное, устойчивое состояние духа поэта вне зависимости от степени драматизма эмоционального содержания всего стихотворения. Если Пушкин завершал некоторые свои романтические вещи с любовной тематикой отрывистыми восклицаниями (элегия «Ненастный день потух...» заканчивается словами: «Но если...» и внезапным обрывом речи повествователя), то опубликованный в «Опытах» батюшковский отрывок «Воспоминания», где поэт призывает возлюбленную как свою последнюю надежду и чувствует себя стоящим «на крае гибели», завершается умиротворяющим пейзажем в форме сдержанного обращения к любимой женщине:

Ты слышала обет и глас любви моей,

Когда румяная денница отражала
И дальные скалы гранитных берегов,
И села пахарей, и кущи рыбаков
       Сквозь тонки, утренни туманы
На зе́ркальных водах пустынной Троллетаны.

Таким образом, пресловутый батюшковский «пластицизм» связан с верным и «округленным»¹⁰¹¹ изображением эмоций в их последовательном развитии¹⁰¹². Этот «пластицизм» заставляет Батюшкова располагать отдельные компоненты своих стихотворений по определенному плану. Если некоторые теоретики элегии утверждали, что в этом жанре «разные части» стихотворения, «как мечты, связуются между собою едва приметною нитию воображения»¹⁰¹³, то элегии Батюшкова, напротив, представляют собой стройное, превосходно организованное целое, отмеченное печатью строгой обдуманности.

В связи со стремлением к абсолютно точной передаче мыслей и чувств Батюшков считает важным достоинством «краткость» и резко обрушивается на те произведения, в которых он видит признаки растянутости. В этом смысле он перекликается с М. Н. Муравьевым. «Надобно, чтоб выражение представляло верное и полное изображение мысли, — писал М. Н. Муравьев. — Все, что изображает менее или более настоящего, ослабляет выражение»¹⁰¹⁴. Батюшкову тоже не нравятся вещи, изображающие «более настоящего». Он с удовлетворением констатирует, что в процитированных им в статье «Ариост и Тасс» трех октавах «Освобожденного Иерусалима» нет «ничего лишнего» и именно поэтому они дают «полную картину»¹⁰¹⁵. В «слоге» Петрарки его особенно привлекает «краткость», соединенная с «силой»¹⁰¹⁶. Критерий «краткости» последовательно применяется Батюшковым при оценке своих и чужих произведений. «Чем короче, тем сильнее», — утверждает он, разбирая одно из посланий Жуковского¹⁰¹⁷. «Повторения» беспощадно осуждаются Батюшковым в письмах к друзьям. Так, он учит Вяземского, анализируя его послание «К подруге», «не растягивать мыслей в длинных поэтических периодах, которые охлаждают читателя и утомляют любопытство». «Сделай начало короче, короче как можно», — восклицает Батюшков¹⁰¹⁸. Элегии Батюшкова отличаются замечательной лаконичностью, вытекающей из желания поэта придать стихотворению возможно большую стройность¹⁰¹⁹. Несколько иначе обстоит дело с батюшковскими посланиями; они по замыслу автора должны имитировать вольное течение «дружеского» разговора и потому часто далеки от сжатости (см. в особенности «Мои пенаты»).

Батюшков распространяет требование точности и ясности на поэтический язык. При этом он считает поэтический язык одним из основных элементов «слога» (т. е. стиля). «Язык у стихотворца, — замечает Батюшков, — то же, что крылья у птицы, что материал у ваятеля, что краски у живописца»¹⁰²⁰. Еще М. Н. Муравьев писал о том, что «главнейшие достоинства слога суть ясность и движение»¹⁰²¹«Главные достоинства стихотворного слога суть движение, сила, ясность» и несколько ниже пояснял, что читатель требует от этого вида поэзии «чистоты выражения»¹⁰²². Ясность и точность упоминаются как необходимые свойства стиля и, в частности, поэтического языка в целом ряде высказываний Батюшкова. Например: «Должно быть ясным, всегда ясным для людей образованных и для великих душ...»¹⁰²³«Перевод Мартынова... ясен, чист, точен и довольно красив...»¹⁰²⁴, «Русский язык... со временем будет точен и ясен...»¹⁰²⁵, «В слоге... ясность и точность должны быть главною целию...»¹⁰²⁶«Главные условия переводчика Расина: ясность, плавность, точность, поэзия...¹⁰²⁷». «Все писатели, начиная от Аристотеля до Каченовского, беспрестанно твердили: «Наблюдайте точность в словах, точность, точность, точность!»¹⁰²⁸

Выдвигаемое Батюшковым требование точности и ясности поэтического языка определялось целью создания художественных средств для верной передачи сложных переживаний. Батюшкову важны и дороги эти качества поэтического языка, потому что они позволяют сообщить читателю все оттенки чувств и мыслей автора. Заявляя «пламенное желание усовершенствования языка нашего»¹⁰²⁹, Батюшков хочет сделать язык предельно экспрессивным. «Есть писатели, у которых слог темен, — замечает Батюшков, — у иных мутен: мутен, когда слова не на месте; темен, когда слова не выражают мысли, или мысли не ясны от недостатка точности и натуральной логики. Можно быть глубокомысленным и не темным, и должно быть ясным, всегда ясным для людей образованных и для великих душ»¹⁰³⁰«писать, как говоришь»¹⁰³¹, опять-таки исходя из желания раскрыть с помощью слова внутренний мир чловека. Находя, что «слог есть верное выражение души»¹⁰³², Батюшков выдвигает требование соответствия между жизнью автора и его стилем, между личностью писателя и ее воплощением в слове. В том же посвящении к «Опытам» Батюшков подчеркивает, что он сам «жил так точно, как писал... Ни хорошо, ни худо!» И стараясь обосновать особую науку о «жизни стихотворца», Батюшков касается той же темы: «Первым правилом сей науки должно быть: живи, как пишешь, и пиши, как живешь; talis hominibus fuit oratio, qualis vita» (далее Батюшков в подтверждение этой мысли указывает на то, что «Гораций, Катулл и Овидий так жили, как писали»¹⁰³³). Удачное следование такому «правилу» Батюшков рассматривает как высшее достижение поэта: «Счастлив тот, кто мог жить, как писал, и писать, как жил!»¹⁰³⁴

Делая своей главной художественной задачей изображение внутренних переживаний, Батюшков настаивает на том, что «язык просвещенного народа должен... состоять не из одних высокопарных слов и выражений»¹⁰³⁵«средним стилем», далеким как от торжественности, так и от «простонародной» простоты. Выписав одну из мыслей Лукиана, Батюшков, в сущности, сформулировал свою программу в области языка, во многих чертах совпадавшую с позицией других карамзинистов: «Не должно бегать за пышным слогом. Пускай смысл будет тесно замкнут в словах, чтобы смысл и цельность были повсюду, но чтобы выражение было ясно и подобно разговору людей образованных. Историк должен иметь в уме своем одну свободу и истину: в слоге его ясность и точность должна быть главною целью. Короче, его должны все понимать, et que les savans le louent. Он заслужит сии похвалы, если будет употреблять выражения ни слишком изысканные, ни чересчур обыкновенные»¹⁰³⁶.

Выписка озаглавлена «Как надлежит писать историю?». Но все, о чем в ней говорится, можно отнести к языку произведений сделавшего ее поэта. У нас нет специальных лингвистических исследований, в которых был бы во всем объеме проанализирован язык Батюшкова. Автор данной литературоведческой работы, конечно, также не ставит перед собой этой задачи и ограничивается рядом замечаний о функциональной роли языковых средств Батюшкова. Однако важно подчеркнуть, что их система в основном определена задачей изображения психологической жизни человека.

Сноски

¹⁰⁰¹ «Сочинения М. Н. Муравьева», т. II. СПб., 1847, стр. 240.

¹⁰⁰² XI, 52.

¹⁰⁰³ «Письмо о сочинениях М. Н. Муравьева» (II, 87).

¹⁰⁰⁴

¹⁰⁰⁵ Батюшков — Гнедичу, 29 мая 1811 г. (III, 127).

¹⁰⁰⁶ «Письмо о сочинениях М. Н. Муравьева» (II, 85).

¹⁰⁰⁷ «Ариост и Тасс» (II, 156).

¹⁰⁰⁸ В. В. Виноградов. Стиль Пушкина, стр. 317.

¹⁰⁰⁹ «Чужое — мое сокровище» (II, 347).

¹⁰¹⁰ Батюшков, Жуковский и Пушкин. Русские поэты XIX века, т. I. Харьков, 1853, стр. 55. См. об этом также: Л. Майков. Историко-литературные очерки. СПб., 1895, стр. 82—83.

¹⁰¹¹ Выражение Н. Костыря (Н. Батюшков, Жуковский и Пушкин, стр. 52).

¹⁰¹² «Целые пиесы выливались у него как отчетливые изваяния мыслей и чувств», — писал А. Галахов (А. Галахов. История русской словесности древней и новой, изд. 2. СПб., 1880, стр. 271).

¹⁰¹³ «Рассуждение об элегии». Перевод с франц. П. К-ва («Сын Отечества», 1814 г., ч. 18, № 49, стр. 221).

¹⁰¹⁴ «Сочинения М. Н. Муравьева», т. II, стр. 241.

¹⁰¹⁵ II, 155.

¹⁰¹⁶ См. статьи «Арност и Тасс» и «Петрарка» (II, 158 и 168).

¹⁰¹⁷

¹⁰¹⁸

¹⁰¹⁹ «Краткость» Батюшкова была для современников одним из главных художественных достоинств его лирики. «Нет ни лишка, ни недостатка, — писал Дмитриев о стихотворениях Батюшкова, — все в пору, стройно и мило» («Сочинения И. И. Дмитриева», ч. II. СПб., 1893, стр. 235). Ср. слова В. Т. Плаксина о Батюшкове: «Каждая идея его развита окончательно, столько, сколько требуют границы стихотворения» («Энциклопедический лексикон», т. V. СПб., 1836, стр. 97).

¹⁰²⁰ «Ариост и Тасс» (II, 151). О понравившемся ему месте из «Освобожденного Иерусалима» Тассо Батюшков пишет: «Вот как великие гении умеют обращаться с языком своим» (см. заметки Батюшкова на экземпляре «Освобожденного Иерусалима» Тассо II, 462).

¹⁰²¹ «Сочинения М. Н. Муравьева», т. II, стр. 241.

¹⁰²² II, 240—241.

¹⁰²³ «Чужое — мое сокровище» (II, 340).

¹⁰²⁴ Там же, 366.

¹⁰²⁵ «Вечер у Кантемира» (II, 223).

¹⁰²⁶   «Чужое — мое сокровище» (II, 342).

¹⁰²⁷ Батюшков — Гнедичу, 11 мая 1811 г. (III, 125).

¹⁰²⁸ Т. Плаксин говорил о Батюшкове: «Ни один писатель не может похвалиться такою верностию и отчетливостию выражения» («Энциклопедический лексикон», т. V, стр. 97).

¹⁰²⁹ «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» (II, 237).

¹⁰³⁰ «Чужое — мое сокровище» (II, 340).

¹⁰³¹ Как известно, «Карамзин стремился во всех жанрах сблизить письменный язык с живой разговорной речью образованного общества» (В. В. Виноградов. «кто пишет так, как говорит» («Певец в Беседе любителей русского слова»).

¹⁰³² «Нечто о морали, основанной на философии и религии» (II, 138). Ср. начало статьи Батюшкова «О характере Ломоносова»: «По слогу можно узнать человека», — сказал Бюффон: характер писателя весь в его творениях» (II, 175).

¹⁰³³ «Нечто о поэте и поэзии» (II, 120 и 122).

¹⁰³⁴ «Письмо о сочинениях М. Н. Муравьева» (II, 89).

¹⁰³⁵ «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» (II, 239).

¹⁰³⁶ «Чужое — мое сокровище» (II, 342—343).