Фридман. Поэзия Батюшкова. Глава 3. Часть 10.

10

История древнего мира и античное искусство, конечно, не открыли перед Батюшковым никакого выхода. Мертвое оставалось мертвым и не могло дать опоры для преодоления внутреннего кризиса. Батюшков был слишком жизнелюбивым писателем, чтобы целиком погрузиться в прошлое, слишком современным человеком для того, чтобы окончательно уйти от своего времени. Это с большой силой проявилось в письме Батюшкова к Уварову, посланном из Неаполя в мае 1819 г. Утверждая, что Италия «выше всех описаний — для того, кто любит историю, природу и поэзию», Батюшков вместе с тем заявляет: «Но ум, требующий пищи в настоящем, ум деятельный, здесь скоро завянет и погибнет; сердце, живущее дружбой, замрет»⁸⁹¹.

Значительную роль в углублении душевного кризиса Батюшкова сыграли биографические обстоятельства последних лет его сознательной жизни. Они отражали социальную трагедию вынужденного служить «сочинителя» Батюшкова. Отсутствие средств к жизни и острая неприязнь к страшной действительности самодержавно-крепостнического государства явились главной причиной того, что в конце 1818 г. Батюшков уехал на дипломатическую службу в Италию, хотя ему было бесконечно жаль расставаться с родиной (дни отъезда из России Батюшков называл «печальнейшими» в своей жизни⁸⁹²). Но дипломатическая служба принесла Батюшкову только одни огорчения. И здесь он оказался во власти того же «страшного мира», от которого старался убежать. Как секретарь русской дипломатической миссии в Неаполе Батюшков используется в качестве простого канцеляриста. «Он, говорят, скучает и глупою работою замучен», — пишет о нем Вяземский А. И. Тургеневу, характерно прибавляя: «Мы все, сколько нас ни есть, — бисер в ногах свиней»⁸⁹³. Посланник граф Штакельберг грубо третирует и распекает поэта, упрекает его в том, что он сочиняет стихи, и однажды даже замечает, что он «не имеет права рассуждать»⁸⁹⁴.

Батюшков был отягощен тяжелой наследственностью и обладал хрупкой, нестойкой натурой. Все эти неприятности, несомненно, ускорили развитие его тяжелой душевной болезни, которая началась в 1821 г. Объясняя причины возникновения этой болезни, А. Е. Измайлов сообщал Дмитриеву: «Это следствие полученных им по последнему месту неприятностей от начальства. Его упрекали в том, что он писал стихи, и потому считали неспособным к дипломатической службе»⁸⁹⁵.

Не удивительно, что в этих условиях душевный кризис становился у Батюшкова все более острым и мучительным. Бесперспективность, которую ощущал Батюшков, привела к нарастанию в его творчестве мрачных, пессимистических настроений. Эти «тени», окутывавшие лирику Батюшкова, окончательно сгустились накануне душевной болезни поэта. Утверждение «бренности» человеческих дел и ценностей открывает собой стихотворение, вписанное Батюшковым в альбом Жуковского во время их встречи в Дрездене в 1821 г.:

Жуковский, время всё проглотит,
Тебя, меня и славы дым...

Батюшков «зачеркивает» здесь идеал славы, который так часто им выдвигался. Пессимистический смысл приведенных строк становится особенно ясным в свете письма Батюшкова к тому же Жуковскому от 3 ноября 1814 г., где сказано о славе: «Она не пустое слово; она вернее многих благ бренного человечества»⁸⁹⁶. Однако в стихотворении, обращенном к Жуковскому, Батюшков все же старается обосновать устойчивость и важность моральных ценностей:

Нет смерти сердцу, нет ее!
Доколь оно для блага дышит!..

И до конца пессимистическим было стихотворение Батюшкова с условным названием «Изречение Мельхиседека» («Ты знаешь, что изрек...»), удачно названное исследователями «поистине могильной плитой над всеми человеческими надеждами и усилиями» (Д. Д. Благой)⁸⁹⁷, «душераздирающим воплем», которым кончается «жизнерадостное творчество» Батюшкова (В. В. Сиповский)⁸⁹⁸:

     Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
      
      Рабом в могилу ляжет,
      И смерть ему едва ли скажет,

      Страдал, рыдал, терпел, исчез⁸⁹⁹.

Комментаторы сочинений Батюшкова, поясняя это стихотворение, обычно ссылались на Ветхий завет (книгу Бытия), где рассказывается о том, как царь Салима — священник Мелхиседек благословляет Авраама. Однако на самом деле замысел стихотворения связан с Новым заветом (послание апостола Павла к евреям). Мелхиседек здесь характеризуется как «царь мира», «по знаменованию имени — царь правды», как прообраз Христа. Воплощая мудрость, Мелхиседек изображен в послании как человек с трагической судьбой. «Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь сыну божию, пребывает священником навсегда». О несчастиях Мелхиседека создавались апокрифы; так, большое распространение получило «Слово», приписываемое Афанасию Александрийскому, где рассказывалось о том, как во время землетрясения погиб весь род Мелхиседека⁹⁰⁰. Неизвестно, знал ли Батюшков этот апокриф, но в пору душевного кризиса он делал выписки из Библии⁹⁰¹, а подготовляя новое издание «Опытов», внес в книгу название произведения «Псалмы» (правда, оно было потом зачеркнуто)⁹⁰².

«Изречение Мельхиседека». Жизнь человека, бессильного «раба» — по мысли Батюшкова — представляет собой сплошную цепь несчастий и целиком определяется непонятной ему волей рока, не открывающей перед ним никаких разумных целей⁹⁰³. Но примечательнее всего то, что Батюшков вовсе отвергает «утешения» религии, на которые он часто пытался опереться в пору душевного кризиса. Батюшков ничего не ждет и «за гробом» — его человеку «едва ли» что-нибудь скажет и смерть. Таким образом, разочарованность Батюшкова распространяется и на область религии. Как указал Д. Д. Благой, «Изречение Мельхиседека» не нравилось религиозно настроенным современникам Батюшкова, они даже заменяли строчку: «И смерть ему едва ли скажет» словами: «И смерть одна ему лишь скажет» или «И одна смерть ему докажет», подчеркивающими незыблемость учения о загробной жизни⁹⁰⁴.

И все-таки крайняя форма пессимизма, выразившаяся в «Изречении Мельхиседека», была нетипична для поэзии Батюшкова, в которой всегда звучали жизнелюбивые мотивы. Было бы неверным считать это стихотворение итогом всего творческого пути поэта. Оно было написано в значительной мере под влиянием быстрого развития его душевной болезни; Батюшков в эту пору пытался кончить самоубийством и постоянно говорил о своей «скорой смерти»⁹⁰⁵.

Быть может, Батюшков сумел бы преодолеть беспросветные настроения, выразившиеся в «Изречении Мельхиседека», и выйти на какую-то новую творческую дорогу. На этой точке зрения твердо стоял Белинский, находивший, что расцвет деятельности Пушкина весьма благоприятно повлиял бы на Батюшкова (см. главу первую). Но творческий путь поэта преждевременно и навсегда оборвала психическая болезнь. Трагическую незавершенность своего творческого пути ясно почувствовал сам Батюшков, когда он уже не в состоянии был его продолжать. В минуту просветления душевнобольной поэт сказал Вяземскому: «Что говорить о стихах моих!.. Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь что́ в нем было!»⁹⁰⁶.

Но и того, что сделал Батюшков-поэт, было достаточно, чтобы его лирика прочно вошла в золотой фонд русского классического искусства слова. Это был замечательный результат творческой деятельности Батюшкова, сумевшего создать, несмотря на острый трагизм своей биографии, благородную, яркую и гармоничную поэзию.

⁸⁹¹ III, 781.

⁸⁹² См. письмо Батюшкова к Е. Ф. Муравьевой от 18/30 декабря 1818 г. («Русская литература», 1970, № 1, стр. 189).

⁸⁹³ Вяземский — А. И. Тургеневу, конец августа 1820 г. («Остафьевский архив», т. II, стр. 53).

⁸⁹⁴ См. I, 282.

⁸⁹⁵ «Русский архив», 1892, № 3, стр. 240).

⁸⁹⁶ III, 306.

⁸⁹⁷ Б., 39.

⁸⁹⁸ В. В. Сиповский. «Журнал министерства народного просвещения», Новая серия, ч. LIV, 1914, ноябрь, стр. 56).

⁸⁹⁹ «Библиотеке для чтения» (1834. т. II, стр. 18), поэт А. И. Подолинский сделал к нему следующее примечание: «Кто мне сообщил это стихотворение, не помню. Сообщавший утверждал, что оно уже по смерти поэта К. Н. Батюшкова было замечено на стене, будто бы написанное углем».

⁹⁰⁰ И. Порфирьев. Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях. Казань, 1872, стр. 117—118.

⁹⁰¹ «Чужое — мое сокровище» (II, 314, 352—353).

⁹⁰² Б., 542. Как указал заведующий отделом книжных фондов Гос. литературного музея А. П. Светлов, батюшковское «Изречение Мельхиседека» опирается не только на библейский, но и на русский литературный источник — на трагедию Озерова «Эдип в Афинах». См. слова главного героя трагедии из первого явления второго действия:

Потом скорбеть, дряхлеть и смерти дань отнесть.

(см. об этом подробно в нашей статье «Неизвестные заметки П. И. Бартенева в «Сочинениях» К. Н. Батюшкова» — печатается в «Известиях АН СССР», Серия лит-ры и языка).

⁹⁰³ Любопытные варианты, еще более сгущающие мрачный колорит стихотворения, П. И. Бартенев внес со слов Д. Н. Блудова в свой экземпляр «Сочинений» Батюшкова изд. 1850 г.: «Слепцом Слепцом в могилу ляжет...», «Страдал, рыдал, дряхлел, исчез» (курсив мой. — Н. Ф.) «Неизвестные заметки П. И. Бартенева в «Сочинениях» К. Н. Батюшкова».

⁹⁰⁴ См. Б., 548—549.

⁹⁰⁵ См. «Остафьевский архив», т. II, стр. 309, 324, 369 и др. О датировке «Изречения Мельхиседека», вероятно относящегося к 1821 г., но, может быть, написанного в 1823 или 1824 г., см. в «Полном собр. стихотворений К. Н. Батюшкова», стр. 321—322.

⁹⁰⁶ «Полное собр. соч. П. А. Вяземского», т. VIII. СПб., 1883, стр. 481). Стихотворения, которые написал Батюшков в пору душевной болезни, были совершенно сумбурными и не имели никакой художественной ценности (см. «Полное собр. стихотворений К. Н. Батюшкова», стр. 322—324).