Поиск по творчеству и критике
Cлово "QUESTO"
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: требуешь от меня, мой старый друг, продолжения моих прогулок по Петербургу. Повинуюсь тебе. На этот раз я буду говорить об Академии Художеств, которая после двадцатилетнего нашего отсутствия из Петербурга столько переменилась ... «Говори, говори об Академии Художеств! — так воскликнешь ты, начиная чтение моего болтливого письма. — Мы издавна любили живопись и скульптуру, и в твоем маленьком домике на Пресне (которого теперь и следов не осталось!) мы часто заводили жаркие споры о голове Аполлона Бельведерского, о мизинце Гебы славного Кановы, о коне Петра Великого, о кисти Рафаэля, Кореджио, даже самого Сальватора Розы, Мурилло 1 , Койпеля 2 и проч. Так — я во многом с тобой соглашался, а ты ни в чем со мною, а еще менее с добрым живописцем Ализовым 3 , с товарищем славного Лосенкова 4 , который часто смешил и сердил нас своим упрямством и добродушием. Мы спорили; время летело в приятных разговорах. Счастливое, невозвратное время! Пожар Москвы поглотил и домик твой со всеми дурными картинами и эстампами, которые ты покупал за бесценок у торгашей на аукционах, а в Немецкой слободе у отставных стряпчих; он поглотил маленькую Венеру, в которой ты находил нечто божественное, и бюст Вольтеров с отбитым носом, и маленького Амура с факелом, и бронзового Фавна, которого Ализов отрыл ... будто бы на развалинах какой-то бани близ Неаполя и которым он приводил в восхищение и тебя и меня и всех знатоков нашего квартала. Пожар, немилосердый пожар поглотил даже акациеву беседку, с красивыми скамейками, с дубовым столом, на котором мы, разливая чай, любовались прелестными видами: Москвой рекою, которая извивается но лугу вокруг стен и высоких башен Девичьего монастыря, Васильевским, Воробьевыми горами с...
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Часть текста: — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887. Т. 3. — 1886 . — С. 51—58. XXXII. Н. И. Гнѣдичу . —— (Кончено и послано 1-го ноября 1809 г. Деревня). Г-жа Севинье, любезная, прекрасная Севинье говоритъ, что еслибъ она прожила только двѣсти лѣтъ , не болѣе , то сдѣлалась бы совершенною женщиною. Если я проживу еще десять лѣтъ , то сойду съ ума. Право, жить скучно; ничто не утѣшаетъ . Время летитъ то скоро, то тихо; зла болѣе , нежели добра; глупости болѣе , нежели ума; да что и въ умѣ ?... Въ домѣ у меня такъ тихо; собака дремлетъ у ногъ моихъ, глядя на огонь въ печкѣ; сестра въ другихъ комнатахъ перечитываетъ, я думаю, старыя письма.... Я сто разъ бралъ книгу, и книга падала изъ рукъ. Мнѣ не грустно, не скучно, а чувствую что-то необыкновенное, какую-то душевную пустоту.... Что дѣлать ? Развѣ поговорить съ тобою? Я подумалъ о томъ, что писалъ къ тебѣ въ послѣднемъ письмѣ , и невольно засмѣялся . Какъ иногда человѣкъ бываетъ глупъ! 1-е дурачество: я сравнялъ себя съ Дмитріевымъ, назначилъ себѣ мѣсто ступенью ниже его!... Бога ради, не напечатай этого! Да и не читай никому!... 2-е дурачество: говорилъ тебѣ о какой-то миссіи.... Не во снѣ ли я?... Надѣюсь , что ты это все прочитаешь хладнокровно, пожмешь плечами, положишь въ ящикъ, замкнешь, и...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: характер, отличный от других новейших наречий и коренных языков, в которых менее или более приметна суровость, глухие или дикие звуки, медленность в выговоре и нечто принадлежащее Северу. Великие писатели образуют язык; они дают ему некоторое направление, они оставляют на нем неизгладимую печать своего гения — но, обратно, язык имеет влияние на писателей. Трудность выражать свободно некоторые действия природы, все оттенки ее, все изменения останавливает нередко перо искусное и опытное. Ариост, например, выражается свободно, описывает верно все, что ни видит (а взор сего чудесного Протея обнимает все мироздание): он описывает сельскую природу с удивительною точностию — благовонные луга и рощи, прохладные ключи и пещеры полуденной Франции, леса, где Медор, утомленный негою, почивает на сладостном лоне Анжелики; роскошные чертоги Альцины 1 , где волшебница сияет между нимфами (Sí come è bello il sol piú d’ogni stella! 1 ); все живет, все дышит под его пером. Переходя из тона в тон, от картины к картине, он изображает звук оружия, треск щитов, свист пращей, преломление копий, нетерпеливость коней, жаждущих боя, единоборство...
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Часть текста: дремлет у ног моих, глядя на огонь в печке; сестра в других комнатах перечитывает, я думаю, старые письма ... Я сто раз брал книгу, и книга падала из рук. Мне не грустно, не скучно, а чувствую что-то необыкновенное, какую-то душевную пустоту ... Что делать? Разве поговорить с тобою? Я подумал о том, что писал к тебе в последнем письме, и невольно засмеялся. Как иногда человек бывает глуп! 1-ое дурачество: я сравнял себя с Дмитриевым, назначил себе место ступенью ниже его !.. Бога ради, не напечатай этого! Да и не читай никому !.. 2-ое дурачество: говорил тебе о какой-то миссии ... Не во сне ли я ?.. Надеюсь, что ты это всё прочитаешь хладнокровно, пожмешь плечами, положишь в ящик, замкнешь, и делу квит. Но кто, мой друг, всегда бывал в полном разуме! — И что это разум? Что он такое? Не сын ли, не брат ли, лучше сказать, тела нашего? Право, что плели метафизики — похоже на паутину, где мы, бедные мухи, увязаем то ногой, то крылом, тогда как можем благополучно и мимо, то-есть и не рассуждать об этом. Послушай Власьевны в «Сбитеньщике»: Фадей . Власьевна, отчего, коли спишь, хотя глаза и зажмурены, а видишь? Власьевна . Это не видишь, а думаешь. Фадей . А что такое думать? Власьевна . Я и сама не знаю. Я и сам не знаю — бесподобное слово! И впрямь, что мы знаем? — Ничего. Вот как мысли мои улетают одна от другой. Говорил об одном, окончил другим....
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: обѣщаніе , любезный другъ, и пишу къ тебѣ изъ Готенбурга. Послѣ благополучнаго плаванія прибылъ я вчерашній день на пакетботѣ Альбіонѣ здоровъ и веселъ, но въ большой усталости отъ морскаго утомительнаго переѣзда . Усталость не помѣшаетъ разсказывать мои похожденія. Садись и слушай! Оставя тебя посреди вихря лондонскаго, я сѣлъ съ великимъ Рафаэлемъ въ фіакръ и въ безпокойствѣ доѣхалъ до почтоваго двора, боясь, чтобы карета подъ надписью «въ Гаричь» не ускакала безъ меня въ урочное время. Къ счастію, она была еще на дворѣ , и около нея рой почтовыхъ служителей, ожидающихъ почтенныхъ путешественниковъ. Дверцы отворены: я пожалъ руку у твоего Италіянца, громкаго именемъ, но смиреннаго званіемъ, и со всей возможной важностію занялъ первое мѣсто , ибо я первый вошелъ въ карету. Другіе спутники мои, заплатившіе за проѣздъ дешевле, усѣлись на крышкѣ , на козлахъ, распустили огромные зонтики и начали, по обыкновенію всѣхъ земель, бранить кучера, который медлилъ ударить бичемъ и спокойно допивалъ кружку пива, разговаривая со служанкою трактира. Между тѣмъ какъ съ кровли каретной сыпались годдемы на кучера, дверцы отворились: двое мужчинъ сѣли возлѣ меня, и колымага тронулась. Къ счастію, то были Нѣмцы изъ Гамбурга, люди привѣтливые и добрые. Мы не успѣли выѣхать изъ предмѣстій Лондона, карета остановилась, и въ нее вошелъ новый спутникъ. Впослѣдствіи я узналъ, что товарищъ нашъ былъ родомъ Шведъ, а промысломъ — глупецъ, но оригиналъ удивительный, о которомъ я, въ качествѣ историка, буду говорить въ надлежащее время. Теперь я на большой дорогѣ , прощаюсь съ Лондономъ, котораго, можетъ быть, не увижу въ другой разъ. Карета летитъ по гладкой дорогѣ , между великолѣпныхъ липъ и дубовъ;...