Поиск по творчеству и критике
Cлово "OCCHI"
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: Печали нет для вас, и скорбь протекших дней, Как сладостну мечту, объемлете душей ... Торквато, кто испил все горькие отравы Печалей и любви и в храм бессмертной славы, Ведомый музами, в дни юности проник, — Тот преждевременно несчастлив и велик! 4 Ты пел, и весь Парнас в восторге пробудился, В Феррару с музами Феб юный ниспустился, Назонову тебе он лиру сам вручил, И гений крыльями бессмертья осенил. Воспел ты бурну брань, и бледны эвмениды Всех ужасов войны открыли мрачны виды: Бегут среди полей и топчут знамена, Светильником вражды их ярость разжена, Власы растрепанны и ризы обагренны, Я сам среди смертей ... и Марс со мною медный ... Но ужасы войны, мечей и копий звук И гласы Марсовы как сон исчезли вдруг: Я слышу вдалеке пастушечьи свирели, И чувствия душой иные овладели. Нет более вражды, и бог любви младой Спокойно спит в цветах под миртою густой. Он встал, и меч опять в руке твоей блистает! Какой Протей тебя, Торквато, пременяет, Какой чудесный бог чрез дивные мечты Рассеял мрачные и нежны красоты? То скиптр в его руках или перун зажженный, То розы юные, Киприде посвященны, Иль факел эвменид, иль луч златой любви. В глазах его — любовь, вражда — в его крови; Летит, и я за ним лечу в пределы мира, То в ад, то на Олимп! У древнего Омира Так шаг один творил огромный бог морей И досягал другим краев подлунной всей. Армиды чарами, средь моря сотворенной, Здесь тенью миртовой в долине осененной, Ринальд, младой герой, забыв вои́нский глас, Вкушает прелести любови и зараз ... А там что зрят мои обвороженны очи? Близ стана воинска, под кровом черной ночи, При зареве бойниц, пылающих огнем, Два грозных...
Входимость: 1. Размер: 42кб.
Часть текста: большей части связаны его переводы, сделанные до 1812 г. Вместе с Жуковским Батюшков открыл новую страницу в истории русского перевода. Он, по собственным словам, «завоевывал», а не брал свои переводы и «подражания» и вносил в них «оригинальные» идеи 420 . Переводы Батюшкова — это почти всегда вольные переводы, в которых он обнаруживает творческую самостоятельность и замечательное мастерство. Обсуждая вопрос о том, как надо переводить Ариосто, Батюшков писал Гнедичу: «Засмейся в глаза тем, кто скажет тебе, что в моем переводе далеко отступлено от подлинника. Ариоста один только Шишков в состоянии переводить слово в слово, строка в строку, око за око, зуб за зуб, как говорит Евангелие» 421 . Батюшков, подобно Гнедичу, горячо любил античность. Любовь к ней внушил ему еще М. Н. Муравьев, внимательно изучавший культуру древнего мира 422 . Эту любовь поддерживал и петербургский кружок А. Н. Оленина (с кружком Оленина, где видную роль играл Гнедич, Батюшков сблизился еще в ранней молодости 423 ; впоследствии он посвятил свою элегию «Гезиод и Омир — соперники» «А. Н. О.», т. е. А. Н. Оленину, «любителю древности»). Не знавший греческого языка, Батюшков сравнительно мало использовал материал греческой литературы 424 . Далеко не совершенно знал Батюшков и латинский язык 425 . Об этом свидетельствует несколько фактов, не освещенных исследователями. Когда Батюшков служил в Неаполитанской миссии, одной из причин его служебных неприятностей было то, что он сделал ошибку «в переводе латинской фразы в каком-то дипломатическом документе» 426 . Сам же поэт, говоря о стиле Цицерона, замечал: «Я и в переводах вижу, что Цицерон...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: друг, продолжения моих прогулок по Петербургу. Повинуюсь тебе. На этот раз я буду говорить об Академии Художеств, которая после двадцатилетнего нашего отсутствия из Петербурга столько переменилась ... «Говори, говори об Академии Художеств! — так воскликнешь ты, начиная чтение моего болтливого письма. — Мы издавна любили живопись и скульптуру, и в твоем маленьком домике на Пресне (которого теперь и следов не осталось!) мы часто заводили жаркие споры о голове Аполлона Бельведерского, о мизинце Гебы славного Кановы, о коне Петра Великого, о кисти Рафаэля, Кореджио, даже самого Сальватора Розы, Мурилло 1 , Койпеля 2 и проч. Так — я во многом с тобой соглашался, а ты ни в чем со мною, а еще менее с добрым живописцем Ализовым 3 , с товарищем славного Лосенкова 4 , который часто смешил и сердил нас своим упрямством и добродушием. Мы спорили; время летело в приятных разговорах. Счастливое, невозвратное время! Пожар Москвы поглотил и домик твой со всеми дурными картинами и эстампами, которые ты покупал за бесценок у торгашей на аукционах, а в Немецкой слободе у отставных стряпчих; он поглотил маленькую Венеру, в которой ты находил нечто божественное, и бюст Вольтеров с отбитым носом, и маленького Амура с факелом, и бронзового Фавна, которого Ализов отрыл...