Батюшков К. Н. Моровая зараза во Флоренции: (Из Боккачьо) // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.
Т. 2. — 1885. — С. 551—558.
Моровая зараза во Флоренціи.
(Изъ Боккачьо).
Въ 1338 году по Рождествѣ Христовомъ, во Флоренціи, одномъ изъ великолѣпнѣйшихъ городовъ Италіи, показалась ужасная моровая зараза, въ наказаніе за грѣхи наши правосуднымъ небомъ посланная. За нѣсколько предъ тѣмъ годовъ, она появилась въ странахъ восточныхъ: тамъ, погубивъ несчетное множество народа, не останавливаясь ѣ, изъ края въ край разливалась и, наконецъ, пришла на западъ. Не смотря на предосторожности и на всю человѣческую прозорливость, въ началѣ весны 48-го года, страшнымъ, чудеснымъ образомъ начала свои опустошенія. Напрасно градоначальники очищали Флоренцію; напрасно входъ въ оную воспрещенъ былъ зараженнымъ, и всѣ пособія искусства врачебнаго для сохраненія здравія истощены въ городѣ и въ окрестностяхъ; напрасно безпрестанныя моленія возносились къ небесамъ и крестные ходы совершались благочестивыми людьми и служителями церкви!1)
Ни искусство лѣкарей, ни лѣкарства не могли принести исцѣленія сему недугу. Свойство ли самой заразы противилось врачеванію, или невѣжество врачей, не умѣвшихъ истребить начала оной, только число страждущихъ умножалось безпрестанно. Къ несчастію, ѣ тѣхъ, кои посвятили себя врачебной наукѣ, многіе мужчины и женщины, не имѣя ни малѣйшаго понятія о лѣкарствахъ, брались за лѣченіе: малое число избѣжало неминуемой гибели! Почти всѣ на третій день (кто ранѣе, кто позже) по открытіи смертельныхъ признаковъ, безъ малѣйшей лихорадки или другихъ недуговъ, лишались и силъ, и жизни. Зараза безпрестанно усиливалась. Она сообщалась здоровымъ съ чудесною быстротою, какъ огонь захватываетъ сухія или горючія вещества. Не только разговоръ или обращеніе съ больными, но даже малѣйшее тѣмъ вещамъ, которыя прошли чрезъ ихъ руки, сообщало болѣзнь и смерть. Чудесное дѣло я долженъ объявить вамъ! Если бы другіе, и съ ними я самъ, не были тому очевидцами, то не только, не осмѣлился написать, едва повѣрилъ бы даже свидѣтельству человѣка, достойнаго уваженія и правдиваго. Сила заразительная столь была ужасна, что одно ирикосновеніе къ одеждамъ больнаго убивало звѣрей домашнихъ. Между прочимъ, я видѣлъ собственными глазами двухъ свиней, которыя, нашедъ на площади рубище зараженнаго, по обыкновенію своему начали оборачивать добычу и трясти въ челюстяхъ; но вдругъ закружились, какъ будто отравленныя сильнымъ ядомъ, упали и издохли.
Отъ сихъ зрѣлищъ и тому подобныхъ ужасовъ родились различные страхи и ожесточили сердца. Почти ѣ хотѣли убѣгать больныхъ и не касаться вещей, имъ принадлежащихъ. Иные, полагая, что жизнь умѣренная есть лучшее средство отъ заразы, собирались въ малыя общества и заключались въ домахъ своихъ, прерывали сношенія съ городомъ, употребляя съ умѣренностію легкую, здоровую пищу и отборныя вина. Другіе, противнаго тому мнѣнія, утверждая, что пьянство и веселіе, удовлетвореніе прихотливости и страстей, наконецъ веселое презрѣніе смерти, суть лучшія предохраненія отъ заразы, проводили дни и ночи въ пьянствѣ неумѣренномъ, въ смѣхѣ и пляскѣ, посѣщая то одну, то другую гостинницу, а всего чаще домы и общества совершенно незнакомые. И легко было сіе дѣлать: каждый, полагая, что жить болѣе не долженъ, отъ себя и собственности отрекался. Многіе дома совсѣмъ запустѣли
Посреди сихъ бѣдствій города нашего все уваженіе къ законамъ божественнымъ и человѣческимъ, изчезло. Сами блюстители законовъ или вымерли, или боролись со смертію, или, окруженные погибающимъ семействомъ, не въ силахъ были исправлять и легкую должность. Каждый дѣлалъ, что хотѣлъ, что ему вздумалось: собственная воля была закономъ.
Многіе избирали середину изъ двухъ крайностей: не ограничивая себя ни въ питіи, ни въ яствахъ, не предавались вину и сладострастію, но удовлетворяя нуждамъ своимъ по обыкновенію, выходили изъ домовъ, нося въ рукахъ цвѣты, благовонныя травы и нюхая крѣпкіе ароматы. Они увѣрены были, что ароматическій запахъ есть лучшій способъ укрѣплять мозговые нервы и предохраняетъ отъ заразы. Вся атмосфера отягощена была смрадомъ отъ умирающихъ и умершихъ и куреній лѣкарственныхъбѣгствѣ, съ жестокосердіемъ покидали сокровища, дома свои, родину, ближнихъ, друзей и въ края чужіе удалялись. Гнѣвъ Божій (говорили они убѣгая) не будетъ ихъ преслѣдовать: онъ весь обрушился на сей городъ, на тѣхъ, которые обитаютъ въ преступныхъ стѣнахъ Флоренціи; здѣсь ни одинъ не спасетъ себя отъ гибели; здѣсь каждый обреченъ смерти.
Разсуждая столь разнообразно, вначалѣ не всѣ всѣ спасали себя отъ лютой язвы; но вскорѣ тѣ, которые будучи въ силахъ, не спѣшили на помощь болящимъ и подавали другимъ примѣръ гнуснаго жестокосердія, сами лежали безъ призрѣнія. Гражданинъ убѣгалъ гражданина, сосѣдъ не подавалъ руки помощи сосѣду, родственники или рѣдко, или никогда не посѣщали ужаснѣе, всего невѣроятнѣе, отцы и матери забывали дѣтей своихъ и уклонялись отъ нихъ, какъ отъ чуждыхъ! Между тѣмъ число больныхъ мужчинъ и женщинъ всякаго возраста и состоянія такъ увеличилось, что и помощь учинилась рѣдкою. Одни сострадательные и вѣрные друзья (таковыхъ было не много), одни корыстолюбивые слуги, и то за неимовѣрную цѣну подавали слабую помощь. Не привыкшіе ходить за больными, большею частію люди изъ послѣдняго состоянія, необразованные, грубые, оставались при одрѣ богатыхъ: вся услуга ихъ состояла въ томъ, что они подавали, что больной требовалъ, или смотрѣливсѣхъ сторонъ друзьями, ближними, родственниками, молодыя и прекрасныя женщины (дѣло не слыханное!) брали въ услуженіе мужчину стараго или молодого безъ разбору, и ему открывали тѣло свое, изнуренное болѣзнію. Таковыя женщины теряли стыдливость, лучшее украшеніе пола, и по выздоровленіи ихъ мы примѣтили вольность осудительную въ ихъ обращеніи.
И такъ, многіе погибали за неимѣніемъ помощи, и число умирающихъ днемъ и ночью возрастало болѣе и болѣе; страшно было слышать о немъ, не только быть очевидцемъ бѣдствій Флоренціи. Отъ сихъ несчастій послѣдовало измѣненіе. По древнему обычаю, который и понынѣ существуетъ, женщины, родственники и ближніе собираются въ домъ умершаго и съ дѣтьми его оплакиваютъ общую потерю. Къ нимъ присоединяются сосѣди, именитые граждане, и смотря по званію умершаго, въ большемъ или меньшемъ числѣ приходятъ служители алтаря; гробъ, окруженный пылающими свѣчами и факелами, при уныломъ пѣніи священниковъ, вносится въ церковь, имъ назначенную. Всѣ сіи обряды при ожесточеніи сердецъ измѣнились или уничтожились, или замѣнились свидѣтелей, въ совершенномъ одиночествѣ, малое число удостоилось слезъ приближенныхъ и друзей. Часто на мѣсто плача и рыданій раздавался смѣхъ и дикая радость окружающихъ. Женщины, пологая, что веселіе есть лучшее лѣкарство, первыя забывали состраданіе, столь свойственное ихъ полу. Рѣдко видѣли мы, чтобы тѣло покойника провожали десять или двѣнадцать человѣкъ изъ его ближнихъ. Не родственники, а наемные погребатели приходили за гробомъ, въ торопяхъ хватали его и скорыми шагами уносили не въ ту церковь, которую покойный назначилъ умирая, а въ ближайшую. Нѣсколько священниковъ, иногда четыре, иногда шесть (а чаще менѣесвѣчею, иногда вовсе безъ огня, безъ молитвъ, безъ пѣнія и, пришедъ на кладбище, бросали въ первую яму. Такова была участь богатыхъ: но простой народъ и люди средняго состоянія являли зрѣлище и болѣе плачевное! Удержанные нуждою или надеждою въ тѣсныхъ и душныхъ домахъ своихъ, они тысячами заражались въ одни сутки. Безъ помощи, безъ врачебныхъ пособій, они умирали безпрестанно; днемъ и ночью, на площади, на улицѣ настигала ихъ не отвратимая гибель. О смерти ихъ сосѣды узнавали по страшному смраду загнившихся труповъ. Однимъ словомъ, все умирало или умерло, и трупы валялись на трупахъ.
Болѣе страхъ, чтобы не умножилась зараза, нежели уваженіе къ мертвымъ, заставлялъ помышлять о погребеніи тѣлъ, лежащихъ у дверей и предъ окнами домовъ. Жители оныхъ сами, или съ помощію наемныхъ носильщиковъ, всечасно уносили покойныхъ, за недостаткомъ носилокъ бросали на столы. Случалось, что одинъ гробъ заключалъ троихъ и болѣе; случалось, что мужъ и жена, два или три брата, или отецъ съ сыномъ въ одномъ гробу уносились на кладбище. Священники, идущіе за покойнымъ съ распятіемъ въ рукахъ, ѣчали носильщиковъ; тѣ примыкали къ нимъ съ гробами людей неизвѣстныхъ, и на мѣсто одного погребалось семь, восемь, а часто и болѣе. И ни слезы, ниже малѣйшая скорбь не зрѣлась на лицахъ погребающихъ: ни дѣти, ни друзья не провожали усопшаго въ жилище вѣчное. Наконецъ, ожесточеніе столь было велико, что о людяхъ заботились столь же мало, какъ о животныхъ, погибающихъ въ лѣсахъ и пустыняхъ. ѣламъ, выносимымъ ежеминутно, не достало священнаго мѣста въ оградѣ кладбища. За оградою изрывались глубокіе, пространные рвы, и покойники повергались въ оные десятками и сотнями. Подобно какъ на корабляхъ кладутъ товары, плотно одинъ на другой, такъ сперва опускался одинъ трупъ, на него бросали горсть земли, — тамъ другой, тамъ третій и такъ далѣе, доколѣ вся яма была наполнена!
Бѣдствія въ городѣ превзошли мѣру; но зараза не останавливалась и опусташала окрестности. Такъ и замки, и селы, и деревни достались ей на пожраніе. Въ бѣдныхъ хижинахъ, на распутіяхъ, посреди полей и нивъ своихъ несчастные земледѣльцы, лишенные всякой помощи врачебной, погибали цѣлыми семействами. Нравы ихъ, подобно городскимъ, развратились. И домъ, и дѣла Встрѣчая каждый день, какъ послѣдній день жизни, не помышляли о трудахъ настоящихъ, не помышляли собирать плоды отъ трудовъ протекшихъ и спѣшили поглощать то, что у нихъ было предъ глазами. Волы, ослы, овцы, всѣ звѣри и птицы домашніе, самыя собаки, столь вѣрныя человѣку, изгнанныя изъ домовъ и хлѣвовъ, бродили тамъ и сямъ, посреди полей не дожатыхъ или не допаханныхъ. Влекомыя навыкомъ, онѣ сами собою возвращались ночью къ домамъ и крикомъ, и воемъ тревожили умирающихъ.
Скажу въ заключеніе: столь ужасенъ былъ гнѣвъ Божескій и отчасти ожесточеніе и виновная беззаботливость людей, что съ марта до іюля погибло болѣе ста тысячъ въ ѣнахъ одной Флоренции, а до сей ужасной эпохи никто не полагалъ, чтобъ и все число ея жителей было столь велико.
О, сколько великолѣпныхъ дворцовъ, огромныхъ домовъ дворянскихъ, замковъ, нѣкогда населенныхъ знаменитыми гражданами, красотою и юностію, внезапно опустошились заразою, и все въ нихъ, даже до послѣдняго слуги, вымерло! Сколько славныхъ поколѣній, богатыхъ наслѣдствъ и сокровищъ несмѣтныхъ осталось безъ наслѣдниковъ! Сколько людей достойныхъ, женщинъ прелестныхъ, юношей любезныхъ и образованныхъ, которыхъ бы Галліенъ и Иппократъ нашли въ полномъ и цвѣтущемъ здравіи, обѣдали мірѣ, вечеряли съ праотцами!...
————
Сноски
1) На востокѣ признаки ея были отличны отъ здѣшнвхъ. Тамъ кровотеченіе изъ носу было непреложнымъ, вѣстникомъ смерти. Здѣсь у мужчинъ и женщинъ въ началѣ рождались или въ пахахъ, или подмышкой нѣкоторые наросты, у иныхъ съ обыкновенное яблоко, у другихъ съ яйцо: иногда менѣе, иногда болѣеравномѣрно опасныхъ, начиналась разливаться матерія; появлялись то черныя, то желтыя пятна вдоль рукъ, лядвій и по другимъ частямъ тѣла; у иныхъ въ большемъ видѣ, но рѣдкія; у иныхъ малыя, но весьма частыми гнѣздами: и нарывы, и пятна сіи были знаками смерти.