• Приглашаем посетить наш сайт
    Лермонтов (lermontov-lit.ru)
  • Мои пенаты. Послание Жуковскому и Вяземскому.

    Батюшков К. Н. Мои пенаты. Послание Жуковскому и Вяземскому ("Отечески пенаты...") // Батюшков К. Н. Полное собрание стихотворений. — М.; Л.: Сов. писатель, 1964. — С. 134—141.


    МОИ ПЕНАТЫ

    Послание к Жуковскому и Вяземскому

    Отечески пенаты,
    О пестуны мои!
    Вы златом не богаты,
    Но любите свои
    Норы и темны кельи,
    Где вас на новосельи
    Смиренно здесь и там
    Расставил по углам;
    Где странник я бездомный,
    Всегда в желаньях скромный,
    Сыскал себе приют.
    О боги! будьте тут

    Не вина благовонны,
    Не тучный фимиам
    Поэт приносит вам,
    Но слезы умиленья,
    Но сердца тихий жар
    И сладки песнопенья,
    Богинь пермесских дар!
    О лары! уживитесь
    В обители моей,
    Поэту улыбнитесь —
    И будет счастлив в ней!..
    В сей хижине убогой
    Стоит перед окном
    Стол ветхий и треногий
    С изорванным сукном.
    В углу, свидетель славы

    И суеты мирской,
    Висит полузаржавый
    Меч прадедов тупой;

    Там жесткая постель —
    Всё утвари простые,
    Всё рухлая скудель!
    Скудель!.. Но мне дороже,
    Чем бархатное ложе
    И вазы богачей!..

    Отеческие боги!
    Да к хижине моей
    Не сыщет ввек дороги
    Богатство с суетой,
    С наемною душой
    Развратные счастливцы,
    Придворные друзья
    И бледны горделивцы,
    Надутые князья!
    Но ты, о мой убогой
    Калека и слепой,
    Идя путем-дорогой

    Ты смело постучися,
    О воин, у меня,
    Войди и обсушися
    У яркого огня.
    О старец, убеленный
    Годами и трудом,
    Трикраты уязвленный
    На приступе штыком!
    Двуструнной балалайкой
    Походы прозвени
    Про витязя с нагайкой,
    Что в жупел и в огни
    Летал перед полками
    Как вихорь на полях,
    И вкруг его рядами
    Враги ложились в прах!..
    И ты, моя Лилета,
    В смиренный уголок

    Приди под вечерок,

    Под шляпою мужской
    И кудри золотые,
    И очи голубые,
    Прелестница, сокрой!
    Накинь мой плащ широкой,
    Мечом вооружись
    И в полночи глубокой
    Внезапно постучись...
    Вошла — наряд военный
    Упал к ее ногам,
    И кудри распущенны
    Взвевают по плечам,
    И грудь ее открылась
    С лилейной белизной:
    Волшебница явилась
    Пастушкой предо мной!
    И вот с улыбкой нежной
    Садится у огня,
    Рукою белоснежной

    И алыми устами,
    Как ветер меж листами,
    Мне шепчет: «Я твоя,
    Твоя, мой друг сердечный!..»
    Блажен в сени беспечной,
    Кто милою своей,
    Под кровом от ненастья,
    На ложе сладострастья,
    До утренних лучей
    Спокойно обладает,
    Спокойно засыпает
    Близ друга сладким сном!..

    Уже потухли звезды
    В сиянии дневном,
    И пташки теплы гнезды,
    Что свиты над окном,
    Щебеча покидают
    И негу отрясают

    Зефир листы колышет,
    И всё любовью дышит
    Среди полей моих;
    Всё с утром оживает,
    А Лила почивает
    На ложе из цветов...
    И ветер тиховейный
    С груди ее лилейной
    Сдул дымчатый покров...
    И в локоны златые
    Две розы молодые
    С нарциссами вплелись;
    Сквозь тонкие преграды
    Нога, ища прохлады,
    Скользит по ложу вниз...
    Я Лилы пью дыханье
    На пламенных устах,
    Как роз благоуханье,
    Как не́ктар на пирах!..

    В объятиях моих!
    Пускай в стране безвестной,
    В тени лесов густых,
    Богинею слепою
    Забыт я от пелен,
    Но дружбой и тобою
    С избытком награжден!
    Мой век спокоен, ясен;
    В убожестве с тобой
    Мне мил шалаш простой,
    Без злата мил и красен
    Лишь прелестью твоей!

    Без злата и честей
    Доступен добрый гений
    Поэзии святой,
    И часто в мирной сени
    Беседует со мной.
    Небесно вдохновенье,
    Порыв крылатых дум!

    Уснет... и светлый ум,

    Летая в поднебесной,
    Земных свободен уз,
    В Аонии прелестной
    Сретает хоры муз!)
    Небесно вдохновенье,
    Зачем летишь стрелой
    И сердца упоенье
    Уносишь за собой?
    До розовой денницы
    В отрадной тишине,
    Парнасские царицы,
    Подруги будьте мне!
    Пускай веселы тени
    Любимых мне певцов,
    Оставя тайны сени
    Стигийских берегов
    Иль области эфирны,

    Слетят на голос лирный
    Беседовать со мной!..
    И мертвые с живыми
    Вступили в хор един!..
    Что вижу? ты пред ними,
    Парнасский исполин,
    Певец героев, славы,
    Вслед вихрям и громам,
    Наш лебедь величавый,
    Плывешь по небесам.
    В толпе и муз, и граций,
    То с лирой, то с трубой,
    Наш Пиндар, наш Гораций
    Сливает голос свой.
    Он громок, быстр и силен,
    Как Суна средь степей,
    И нежен, тих, умилен,
    Как вешний соловей.
    Фантазии небесной

    То повестью прелестной
    Пленяет Карамзин,
    То мудрого Платона
    Описывает нам

    И ужин Агатона
    И наслажденья храм,
    То древню Русь и нравы
    Владимира времян
    И в колыбели славы
    Рождение славян.
    За ними сильф прекрасный,
    Воспитанник харит,
    На цитре сладкогласной
    О Душеньке бренчит;
    Мелецкого с собою
    Улыбкою зовет
    И с ним, рука с рукою,
    Гимн радости поет!..
    С эротами играя,

    Близ Федра и Пильпая
    Там Дмитриев сидит;
    Беседуя с зверями,
    Как счастливый дитя,
    Парнасскими цветами
    Скрыл истину шутя.
    За ним в часы свободы
    Поют среди певцов
    Два баловня природы,
    Хемницер и Крылов.
    Наставники-пииты,
    О Фебовы жрецы!
    Вам, вам плетут хариты
    Бессмертные венцы!
    Я вами здесь вкушаю
    Восторги пиерид,
    И в радости взываю:
    О музы! я пиит!

    А вы, смиренной хаты

    От зависти людской
    Мое сокройте счастье,
    Сердечно сладострастье
    И негу и покой!
    Фортуна, прочь с дарами

    Блистательных сует!
    Спокойными очами
    Смотрю на твой полет:
    Я в пристань от ненастья
    Челнок мой проводил
    И вас, любимцы счастья,
    Навеки позабыл...
    Но вы, любимцы славы,
    Наперсники забавы,
    Любви и важных муз,
    Беспечные счастливцы,
    Философы-ленивцы,
    Враги придворных уз,
    Друзья мои сердечны!

    Мой домик навестить —
    Поспорить и попить!
    Сложи печалей бремя,
    Жуковский добрый мой!
    Стрелою мчится время,
    Веселие стрелой!
    Позволь же дружбе слезы
    И горесть усладить
    И счастья блеклы розы
    Эротам оживить.
    О Вяземский! цветами
    Друзей твоих венчай.
    Дар Вакха перед нами:
    Вот кубок — наливай!
    Питомец муз надежный,
    О Аристиппов внук!
    Ты любишь песни нежны
    И рюмок звон и стук!
    В час неги и прохлады

    Ты любишь томны взгляды
    Прелестниц записных.
    И все заботы славы,
    Сует и шум, и блажь
    За быстрый миг забавы
    С поклонами отдашь.
    О! дай же ты мне руку,

    Товарищ в лени мой,
    И мы... потопим скуку
    В сей чаше золотой!
    Пока бежит за нами
    Бог времени седой
    И губит луг с цветами
    Безжалостной косой,
    Мой друг! скорей за счастьем
    В путь жизни полетим;
    Упьемся сладострастьем
    И смерть опередим;

    Под лезвеем косы
    И ленью жизни краткой
    Продлим, продлим часы!
    Когда же парки тощи
    Нить жизни допрядут
    И нас в обитель нощи
    Ко прадедам снесут, —
    Товарищи любезны!
    Не сетуйте о нас,
    К чему рыданья слезны,
    Наемных ликов глас?
    К чему сии куренья,
    И колокола вой,
    И томны псалмопенья
    Над хладною доской?
    К чему?.. Но вы толпами
    При месячных лучах
    Сберитесь и цветами

    Иль бросьте на гробницы
    Богов домашних лик,
    Две чаши, две цевницы
    С листами повилик;
    И путник угадает
    Без надписей златых,
    Что прах тут почивает
    Счастливцев молодых!

    Вторая половина 1811
    и первая половина 1812

    Примечания

      Мои пенаты. Впервые — ПРП, ч. 1, стр. 55—69. Печ. по «Опытам», стр. 121—137. Автограф — ГПБ. В сборниках А. Н. Афанасьева (см. о нем стр. 283) и П. А. Ефремова (ПД), а также в Тургеневской тетради (ПД) есть следующие варианты:

      стихи 131—141:

      О Лила, друг мой милый,
      Душа души моей!
      Тобою век унылый,
      Средь шума и людей,
      Среди уединенья,

      Средь скучного томленья
      Печали и трудов,
      Тобой, богиня, ясен!
      И этот уголок
      Не будет одинок!

      стихи 164—170:

      Спускайтеся ко мне!
      Пусть тени и призраки
      Любимых мне певцов,
      Разрушив тлен и мраки
      Эреба и гробов,
      Как жители эфирны,
      Воздушною стезей

      Вариант ст. 189—196, по-иному характеризующий Карамзина:

      Пером из крыльев Леля
      Здесь пишет Карамзин,

      Преемник Мармонтеля,
      В таблицах мнемозин
      Любовны приключенья

      И сладки откровенья
      Чувствительным сердцам.

      В автографе послания после ст. 200 есть следующие зачеркнутые строки, также относящиеся к Карамзину:

      Всегда внушенный чувством,
      Умел он позлатить
      Оратора искусством
      Повествованья нить
      И в слоге плавном слить
      Всю силу Робертсона
      И сладость Ксенофона;
      Аттической пчелы,
      Волшебной...

      Направив послание Жуковскому и Вяземскому, Батюшков просил их сделать замечания, которые и были присланы (Соч., т. 3, стр. 178 и 183—184). Батюшков радовался тому, что друзьям понравилось его послание (Соч., т. 3, стр. 184), тем более что он видел в нем недостатки, в частности считал «конец живее начала» (Соч., т. 3, стр. 153). Первоначально послание называлось «К пенатам». Батюшков так объяснял это заглавие в письме к Вяземскому от 10 мая 1812 г.: «Я назвал послание свое посланием «К пенатам», потому что их призываю в начале, под их покровительство зову к себе в гости и друзей, и девок, и нищих и, наконец, умирая, желаю, чтоб они лежали и на моей гробнице. Я назвал сие послание «К пенатам» так точно, как Грессет свое назвал „Chartreuse“» ‹«Обитель»› (Соч., т. 3, стр. 183). В послании есть некоторые мотивы, навеянные этим произведением Грессе (например, перечисление любимых авторов поэта), а также посланием «Моим пенатам» французского поэта Жана Дюси (1753—1816). Батюшков писал Гнедичу 3 мая 1809 г.: «Женимся, мой друг, и скажем вместе: святая невинность, чистая непорочность и тихое сердечное удовольствие, живите в бедном доме, где ни бронзы, ни драгоценных сосудов, где скатерть постлана гостеприимством, где сердце на языке, где фортуны не чествуют в почетном углу, но где мирный пенат улыбается друзьям и супругам, мы вас издали приветствуем!» (Соч., т. 3, стр. 36). В этих строках письма — по справедливому замечанию Д. Д. Благого — уже содержится «зерно» послания (изд. 1934, стр. 489). Стихотворение Батюшкова имело огромный успех. Оно вызвало ответные послания Жуковского и Вяземского, написанные блестяще разработанным в «Моих пенатах» трехстопным ямбом. Этот размер, имитирующий интимную дружескую беседу, широко использовали подражатели Батюшкова (см., например, стихотворение Нечаева «Послание к князю N. N. в день отъезда его из Петербурга в Москву» (ВЕ, 1816, № 12, стр. 261—264). Они использовали также любовно-эротические образы послания и связанное с ними имя его героини Лилы (см. стихотворение С. Е. Раича «Эроты», напечатанное в 1824 г. в «Мнемозине», ч. 2, М., 1824, стр. 52). М. П. Погодин, описывая кабинет Карамзина в Остафьеве, где создавалась «История государства Российского», характеризовал его теми стихами «Моих пенатов», в которых была нарисована скромная хижина поэта: «Всё утвари простые...» и т. д. (см.: М. Погодин. Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников, ч. 2. М., 1866, стр. 28). Напротив, многие писатели декабристского круга относились к посланию Батюшкова весьма иронически. Грибоедов и Катенин в комедии «Студент» (1817) заставили поэта Беневольского, в лице которого были осмеяны карамзинисты, читать в несколько переиначенном виде начало послания Батюшкова (д. 2, явл. 11). Пушкин на полях «Опытов» одобрительно отмечал жизнерадостный колорит послания и заключенные в нем выпады против знати и богачей. Он также писал: «Слог так и трепещет, так и льется — гармония очаровательна» (П, т. 12, стр. 274). Наряду с этим он сделал такое критическое замечание: «Главный порок в сем прелестном послании — есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни. Музы — существа идеальные. Христианское воображение наше к ним привыкло, но норы и келии, где лары расставлены, слишком переносят нас в греческую хижину, где с неудовольствием находим стол с изорванным сукном и перед камином суворовского солдата с двуструнной балалайкой, — это все друг другу слишком уже противоречит» (П, т. 12, стр. 272—273).

    1. Вяземский Петр Андреевич (1792—1878) — поэт и критик, один из ближайших друзей Батюшкова; в 1814 г. Батюшков писал Вяземскому: «Ты занимаешь первое место в моем сердце...» (ЦГАЛИ).

    2. Рухлая скудель — глиняная посуда.

    3. Идиоматическое выражение, означающее ужасное испытание; жупел — горящая сера; в нее якобы, по христианскому мифу, погружены грешники в аду.

    4. Богиня слепая — Фортуна.

    5. Аония — часть Древней Греции, где находился Геликон.

    6. Парнасские царицы — музы.

    7. Наш лебедь величавый — Державин, сравнивавший себя с лебедем в одноименном стихотворении.

    8. Наш Пиндар, наш Гораций — характеристика двух струй поэзии Державина (гражданственной и интимно-психологической), заимствована из посвящения Державину трагедии В. А. Озерова «Эдип в Афинах» (1804), где Державин определялся как поэт, «который с парением Пиндара согласил философию Горация..., коего стихотворство шумно, быстро и чудесно, как водопад Суны».

    9. Суна — река, на которой находится водопад Кивач, воспетый Державиным в оде «Водопад».

    10. Платон (427—347 до н. э.) — древнегреческий философ. Карамзин писал о нем в очерке «Афинская жизнь» (1793).

    11. Агатон (V в. до н. э.) —древнегреческий трагик, друг Платона и Эврипида. Карамзин писал об Агатоне в очерке «Цветок на гроб моего Агатона» (1793), его имя упоминается и в очерке Карамзина «Афинская жизнь», где описывается ужин афинянина Гиппия.

    12. Наслажденья храм. В том же очерке «Афинская жизнь» говорится, что на доме Гиппия была надпись: «Храм удовольствия и счастия, отверстый для всех мудрых любителей наслаждения» (Карамзин. Сочинения, т. 3. СПб., 1848, стр. 420).

    13. Древню Русь и нравы Владимира времян «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств» (1802).

    14. Сильф прекрасный — И. Ф. Богданович; см. о нем примеч. к стихотворению «Видение на берегах Леты», стр. 275.

    15. Цитра — см. стр. 270.

    16. Мелецкий

    17. Федр (I в. до н. э.) — первый римский баснописец.

    18. Пильпай (Бидпай) — легендарный индусский баснописец.

    19. Дмитриев «достойным собратом любезного Жуковского» и находил, что он пишет «прекрасные» стихи (И. И. Дмитриев. Сочинения, т. 2. СПб., 1895, стр. 225). Дмитриев восторженно встретил появление «Опытов», видя в них доказательство «успехов» русского просвещения (там же, стр. 243), и цикла «Из греческой антологии» (см. также вступ. статью, стр. 49). О

    20. Хемницере и

    21. Крылове см. примеч. к «Видению на берегах Леты», стр. 275, 277.

    22. Питомец муз надежный «Послания Попа к Арбутноту» И. И. Дмитриева.

    23. Аристиппов внук. В письме к Вяземскому от 19 декабря 1811 г. Батюшков так объяснял эти слова: «Это, то есть, не значит, что ты внук, то есть взаправду, и что твой батюшка назывался Аристиппычем или Анакреонычем, но это значит то, что ты, то есть, имеешь качества, как будто нечто свойственное, то есть любезность, охоту напиться не вовремя и пр., пр., пр.» (Соч., т. 3, стр. 168). Аристипп (IV в. до н. э.) — древнегреческий философ, видевший цель жизни в наслаждениях.

    24. О! дай же ты мне руку — эти слова Батюшков почти буквально повторил через несколько лет после сочинения послания в письме к Вяземскому от 27 августа 1815 г., где он восклицал: «Дай же мне руку, мой милый друг, и возьми себе все, что я могу еще чувствовать — благородного, прекрасного. Оно твое» (ЦГАЛИ).

    25. — церковный хор певчих.

    26. Цевница — см. стр. 268.

    Раздел сайта: