Константин Батюшков: Батюшков — Вяземскому П. А., 23 июня 1817.

Батюшков К. Н. Письмо Вяземскому П. А., 23 июня [1817 г. Деревня] // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.

Спѣшу отвѣчать на письмо твое, которое меня истинно опечалило, милый другъ. Но радуюсь, что ты въ Москвѣ, и слѣдственно, княгиня спокойна, — ибо чего ей бояться, когда ты съ ней? И досадно, и скучно слушать все одну же исторію и по горло купаться въ глупости. Но мой совѣтъ — усмирить гнѣвъ твой и руководствоваться осторожностію и въ самой досадѣ и негодованіи сохранить благопристойность. Изъ твоего письма вижу твое нетерпѣніекѣмъ не бываетъ горя! Ни честь твоя, ни имя не могутъ оградить отъ безумца. Непріятность большая, согласенъ; но за то и тебѣ Провидѣніе дало разсудокъ; а ты, исполнивъ долгъ свой, продолжаешь горячиться и смотришь въ увеличительное стекло — на безумца. Терпѣніе! Это все пройдетъ мимо, а ты все останешься князь Вяземскій, владѣлецъ Астафьева и честный человѣкъ. Сожалѣю крайне, что я не съ тобою и не могу раздѣлить твоего безпокойства. Иногда одно слово, сказанное въ пору, полезно. Можетъ быть, я ошибаюсь, подавая тебѣ совѣты, и ты въ самомъ дѣлѣ осторожнѣе и спокойнѣе, нежели на письмѣболѣе сожалѣю о княгинѣ, нежели о тебѣ, ибо увѣренъ, что въ отсутствіи твоемъ ей было невесело имѣть въ виду нечаянное свиданіе съ растрепаннымъ пугалищемъ. Но и она, когда все пройдетъ — а что не проходитъ? — конечно, первая будетъ смѣяться надъ этимъ бѣшенымъ и надъ своими страхами. Напомни ей лучше обо мнѣ; скажи ей мое усердное почтете; о любви моей ни слова. Ее, конечно, тошнитъ отъ одного слова люблю, съ тѣхъ поръ какъ оно прошло черезъ уста блѣднаго и унылаго, безмолвнаго ѣка. Благодарю за извѣстія твои о Петербургѣ и радуюсь, что ты укралъ у Фортуны нѣсколько пріятныхъ минутъ и отдохнулъ съ людьми, ибо это, право, люди: Блудовъ, столь острый и образованный; Тургеневъ, у котораго доброты достанетъ на двухъ и какого-то аттицизма, весьма пріятнаго и оригинальнаго, человѣкъ на десять; Сѣверинъ, дѣятельный и дѣльный въ такія нѣжныя лѣта; Орловъ, у котораго — рѣдкій случай! — умъ забрался въ тѣло достойное Фидіаса, и Жуковскій, исполненный ѣйшихъ качествъ ума и сердца, ходячій талантъ! Это люди! И Карамзинъ, право, человѣкъ необыкновенный, и какихъ не встрѣчаемъ въ обоихъ клубахъ Москвы и Петербурга, и который явился къ намъ изъ лучшаго вѣка, изъ лучшей земли: откуда — не знаю.

Плана не получалъ. Трудиться буду, если могу быть полезенъ и время, и здоровье, и обстоятельства позволятъ. Но... но... но... Ты видѣлъ первую часть моихъ Опытовъ. Жаль, что много ошибокъ: чего добраго припишутъ ихъ мнѣ! Но ихъ оговоримъ въ послѣдней части. Скажи мнѣ, каковъ Тассъ мой? Онъ у меня на ѣ. Я имъ доволенъ; доволенъ ли ты? Мнѣ нравится планъ и ходъ болѣе, нежели стихи; ты увидишь, что я говорю правду, когда прочитаешь его въ печати. C’est une pièce à effet. Прочитай ее Тончи, сдѣлай одолженіе. Если онъ похвалитъ, онъ, знатокъ италіянской литературы, то я буду внѣ себя отъ радости: онъ и Дмитріевъ. А уранги могутъ говорить, что угодно. Скажи по совѣсти, какова моя проза: можно ли читать ее? Если просвѣщенные люди скажутъ: это пріятная книга, и слогъ красивъ, то я запрыгаю отъ радости. Самъ знаю, что есть ошибки противъ языка, слабости, повторенія и что-то ученическое и дѣтское: знаю и увѣренъ въ этомъ, но знаю и то, что если меня немного окуражитъ одобреніе знатоковъ, то я со временемъ сдѣлаю лучше. Пускай говорятъ, что хотятъ, строгіе судьи и кумы славенофиловы! Не для нихъ пишу, и они не для меня; но не понравиться ѣ и еще тремъ или четыремъ человѣкамъ въ Россіи больно, и лучше бросить перо въ огонь. Скоро я отправляюсь въ Петербургъ противъ желанія моего: приходитъ осень, я боленъ, лѣкарей здѣсь нѣтъ. Притомъ же и хлопоты меня выживаютъ. Что пишешь ты? Не пора ли и тебя въ клѣтку? Право, пора! Василій Львовичъ пусть одинъ порхаетъ по волѣ: отъ Аглаи въ Вѣстникъ и изъ Вѣстника въ Труды любителей. Я посылаю къ Каченовскому кучу переводовъ. Увидишь ихъ въ Вѣстникѣ. C’est le chant du cygne. Хочу, если моя книга будетъ имѣть какой-нибудь успѣхъРусалку и за словесность русскую. Хочется написать въ письмахъ маленькій курсъ для людей свѣтскихъ и познакомить ихъ съ собственнымъ богатствомъ. Въ деревнѣ не могу приняться за этотъ трудъ, требующій книгъ, совѣтовъ и здоровья, и одобрительной улыбки дружества. Спасибо! Ты правду говоришь, что меня надобно немного полелѣять. Я, какъ птица, въ сѣтяхъ у хлопотъ и боюсь оставить въ нихъ мои перья и талантъ мой. Провидѣніе, будь ко мнѣ помилостивѣе! Друзья, не переставайте любить меня! Прости, будь мудръ, аки мравій, аки змѣя и добръ, аки песъ!

Добрыня и сынъ его, юный Озаръ, обреченный дочери Оскольдовой, сопутники Оскольда, спѣшатъ настигнуть воинство его, идущее по Днѣпру въ окрестностяхъ Кіева, воевать Царьградъ. Радость молодаго Озара, въ первый разъ препоясаннаго мечемъ. Задумчивость Добрыни. Они сбиваются съ пути. Буря. Находятъ пристанище у старца, древняго волхва. Онъ предсказываетъ Добрынѣ славное потомство, если спасетъ сына своего отъ очарованій Лады, днѣпровской русалки. Нетерпѣніе Озара. Они настигаютъ воинство, расположенное на берегахъ Днѣпра, при шумныхъ порогахъ. Пиршество воинское. Пѣсни. Озаръ, утомленный трудами, засыпаетъ: ему является во снѣ Лада во всей красотѣ; невѣсты своей, но образъ Лады глубоко запечатлѣвается въ его сердцѣ.

Задумчивый Озаръ послѣдуетъ войску. Добрыня разстается съ сыномъ и идетъ по повелѣнію Оскольда отражать племена Булгаровъ. Совѣты его сыну. Юноша клянется повиноваться ему. Между тѣмъ Лада, непріятельница волхва, желаетъ заманить

въ свои сѣти его правнука. Является въ ѣ лани передъ войскомъ юноши; товарищи Оскольда покидаютъ ладьи, садятся на коней и скачуть за ланью. Ихъ опережаетъ Озаръ. Онъ забываетъ совѣтъ волхва не переступать за цвѣточныя цѣпи въ лѣсу. Скачетъ за ланью. Преслѣдуетъ ее напрасно до самыхъ береговъ Днѣпра. Усталый, засыпаетъ. Русалки опутываютъ его цѣпями.

Онъ просыпается въ царствѣ Лады. Кристальные чертоги ея. Описаніе жизни русалокъ. Веселость. Ихъ ночныя празднества и жертвы Лады, Любовь Лады. Озаръ счастливъ.

Но войско возвращается съ ѣды. Озаръ слышитъ голоса товарищей, видитъ ихъ сквозь тонкую влагу. Его отчаяніе. Между тѣмъ Добрыня прибѣгаетъ къ волхву. Его чародѣйства. Они шествуютъ по Днѣпру ночью. Лунное сіяніе. Озаръ скрывается изъ рукъ Лады. Ея отчаяніе.

CCXV. КНЯЗЮ П. А. ВЯЗЕМСКОМУ. 23-го іюня (1817 г. Деревня). Подлинникъ у князя П. П. Вяземскаго.

— (Стр. 450). Начало письма касается безпокойствъ, причиненныхъ князю и княгинѣ М. Соковнинымъ (см. выше, стр. 735—736).
— (Стр. 451). Михаилъ Ѳедоровичъ Орловъ (ум. въ 1842 г.), извѣстный генералъ, членъ союза благоденствія, а также Арзамаса, въ которомъ носилъ прозвище Рейна. Объ отношеніяхъ его къ Арзамасу см. въ книгѣ А. Н. Пыпина: Обществ. движеніе въ Россіи при Александрѣ I, стр. 404—406.
— Стр. 452). „Планъ“ — безъ сомнѣнія, журнала, который предполагали издавать Арзамасцы.
— (Стр. 452). Николай Ивановичъ (или ѣе — Сальваторъ) Тончи (род. въ 1756 г., ум. въ 1844) — личность очень оригинальная. Это былъ человѣкъ высокихъ дарованій, живописецъ, поэтъ и мыслитель. Случайно попавъ въ Россію, онъ вошелъ здѣсь въ высшее общество и женился на княжнѣ Натальѣ Ивановнѣ Гагариной. Батюшковъ зналъ его по Москвѣ, съ 1810 г., безъ сомнѣнія, чрезъ кн. Вяземскаго, который охарактеризовалъ даровитаго Италіянца слѣдующими словами: „Тончи, живописецъ, поэтъ и философъ. Стройная и величавая наружность: лицо еще свѣжее, волоса густые и нѣсколько кудрявые, осеребренные преждевременною и красивою сѣдиною. Онъ, между прочимъ, преподавалъ въ салонахъ ученіе , мнимостей (des apparences), то-есть, что все вещественное въ мірѣ и въ жизни, а особенно впечатлѣнія, ощущенія, все это только кажущееся, воображаемое. Онъ имѣлъ даръ слова, и на французскомъ языкѣ, озаренномъ и согрѣтомъ южнымъ блескомъ и поэтическими красками, онъ если не былъ убѣдителенъ, то всегда былъ увлекателенъ. Впрочемъ, онъ имѣлъ нѣсколько и учениковъ и послѣдователей: въ числѣ ихъ былъ ѣй Михайловичъ Пушкинъ“ (Соч. кн. Вяз., т. VII, стр. 395—396; ср. т. VIII, стр. 343—345). Интересныя свѣдѣнія о Тончи собраны Я. К. Гротомъ въ Соч. Державина, 1-е акад. изд., т. II, стр. 397—403, гдѣ приведены разсказы о немъ нѣсколькихъ современниковъ.
— (Стр. 452). Для объясненія того смысла, который даетъ Батюшковъ слову уранги, считаемъ умѣстнымъ привести замѣтку статейкѣ его „Бездѣлки“ (ѣстникъ Европы 1810 г., ч. 52, № 13, стр. 63): „Нѣкто изъ ученыхъ, желая распространить молву о ѣ своей далѣе К. уѣзда, въ которомъ онъ жилъ, вздумалъ издавать журналъ подъ именемъ . Планъ сдѣланъ, матеріалы готовы; недостаетъ одного эпиграфа. Бѣдаздѣсь, тамъ, въ библіотекахъ господъ городскихъ жителей.... Наконецъ, находитъ онъ въ стихотвореніяхъ Державина:
Витійствуютъ ураньи въ школахъ
и съ восторгомъ беретъ стихъ сей для эпиграфа къ своему изданію. Слова , школы показались ему какъ нарочно для него прибранными. Но Боже мой, какъ судьба надъ нимъ подшутила! Слово ураньи есть опечатка! Настоящій стихъ долженъ быть:
Витійствуютъ уранги въ школахъ¹).
потѣшникамъ!“ Въ письмѣ 1817 г. Батюшковъ, очевидно, вспомнилъ эту шутку Вяземскаго, которая, быть можетъ, ѣшала его еще прежде, чѣмъ попала въ печать, въ то время, когда онъ впервые сошелся съ княземъ въ МосквѣУранія дѣйствительно издавался въ Калугѣ
— (Стр. 453). Отъ задуманной Батюшковымъ поэмы „Русалка“ ничего не сохранилось, кромѣ приложенной къ этому письму программы. ѣроятно, для этой поэмы нашъ поэтъ нуждался въ русскихъ сказкахъ, которыя просилъ Гнѣдича прислать ему (см. выше стр. 439). О „курсѣ “, задуманномъ Батюшковымъ въ то же время, можно составить себѣ понятіе по программѣ, внесенной въ его записную книжку 1817 года (т. II, стр. 336—339).

¹ ) Въ одѣ „На счастіе“, строфа 8-я. По замѣчанію К. Грота (Соч. Держ., 1-е акад. изд., т. I, стр. 249), Державинъ мѣтилъ тутъ на однодворца Захарьина, произносившаго рѣчь при открытіи Тамбовскаго народнаго училища.