Батюшков — Жуковскому В. А., июнь 1817.

Батюшков К. Н. Письмо Жуковскому В. А., июнь 1817 г. [Деревня] // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.

Т. 3. — 1886. — С. 446—450.

CCXIV.

В. А. Жуковскому.

——

Іюнь 1817 г. (Деревня).

Я не писалъ къ тебѣ давно, милый и любезный другъ, и даже не отвѣчалъ тебѣ на послѣднее письмо твое. Теперь нужда заставляетъ писать. Гнѣдичъ издаетъ мои проказы. Если есть у тебя лишнее время, взгляни на стихи и поправь, и выкинь (это главное) все лишнее, на что, конечно, издатель мой согласится. Ты не повѣришь, какъ эта затѣя мнѣ, что понравилось тебѣ и что не понравилось. Здѣсь въ лѣсу не у кого спрашивать; я начинаю страшиться за талантъ мой, не сбился ли онъ съ добраго пути? Понравился ли мой Тассъ? Я желалъ бы этого. Я писалъ его сгоряча, исполненный всѣмъ, что прочиталъ объ этомъ великомъ человѣкѣ. А Рейнъ? А другія бездѣлки? Воскреси или убей меня. Неизвѣстность — хуже всего. Скажи мнѣ, чистосердечно скажи, доволенъ ли ты мною.

Теперь, сказавши что было на ѣ, скажу что на сердцѣ. Поздравляю тебя, мой милый балладникъ! Душевно радуюсь твоему счастію (я говорю: счастію, за неимѣніемъ другаго слова) и поздравляю вмѣстѣ и царя — онъ сдѣлалъ истинно прекрасное дѣло, и поздравляю себя и всѣхъ добрыхъ людей, ибо мы, конечно, будемъ имѣть отъ тебя что-нибудь новое, славное, достойное тебя. Я не писалъ къ тебѣ во время онаго: не зналъ — гдѣ Гнѣдича вижу, что ты въ Питерѣ. Вяземскій у васъ, и тебѣ, конечно, съ нимъ весело, а у меня слюнки текутъ. Ты мнѣ не сказалъ спасибо за надпись къ ясному лицу твоему, а я писалъ ее съ такимъ удовольствіемъ по заказу ѳитолюбца, нашего Каченовскаго. Право, ты въ долгу передо мною: не прислалъ мнѣ своего Пѣвца на Кремлѣ, и я его до сихъ поръ и въ глаза не знаю, отъ Вяземскаго не могъ добиться. Теперь вы, конечно, въ вихрѣ. Когда Богъ приведетъ обнять Блудова? Скажи ему, и скажешь истину, что я его люблю, какъ душу. Гдѣ Дашковъ? Что ѣлаетъ ораторъ слабыхъ женъ и черножелтый Жихаревъ? Благодари Тургенева за Попову: онъ сдѣлалъ доброе дѣло за вяленькіе стихи.

Что скажешь о моей прозѣ? Съ ужасомъ дѣлаю этотъ вопросъ. Зачѣмъ я вздумалъ это печатать. Чувствую, знаю, что много дряни; самые стихи, которые мнѣ стоили столько, меня мучатъ. Но могло ли быть лучше? Какую жизнь я велъ для стиховъ! Три войны, все на конѣ и въ мирѣ на большой дорогѣСовѣсть отвѣчаетъ: нѣтъ. Такъ зачѣмъ же печатать? Бѣда, конечно, не велика: побранятъ и забудутъ. Но эта мысль для меня убійственна, убійственна, ибо я люблю славу и желалъ бы заслужить ее, вырвать изъ рукъ Фортуны, не великую славу, нѣтъ, а ту маленькую, которую доставляютъ намъ и бездѣлки, когда онѣ совершенны. Если Богъ позволитъ предпринять другое изданіе, то я все переправлю; можетъ быть, напишу что-нубудь новое. Мнѣ хотѣлось бы дать новое направленіе моей крохотной музѣ и область элегіи разширить. Къ несчастію моему, тутъ-то я и встрѣчусь съ тобой. !.. Они глаза колятъ!

Долго ли ты проживешь въ Питерѣ? Я сбирался въ Тавриду, на Кавказъ, и ни съ мѣста! Можетъ быть, буду въ Петербургѣ и желалъ бы знать, застану ли тебя? Мы съ тобой такъ давно не видались. Съ тѣхъ поръ мы такъ состарѣлись. что наше свиданіе — въ сторону радость! — право, интересно. И на автора Жуковскаго хотѣлось бы взглянуть, и на этого добраго пріятеля, которому я обязанъ лучшими вечерами въ жизни моей! Автора я тотчасъ въ сторону, а выложи мнѣ Василья, котораго я всегда любилъ. Я все тотъ же: меня ничто не баловало. Посмотрю на тебя! Во всѣхъ отношеніяхъ свиданіе съ тобою для меня урокъ и радость. Но когда?.... Что Вяземскій у васъ затѣваетъвидѣть въ службѣ или за дѣломъ, менѣе съ нами праздными (пусть и потеряю черезъ то!), а болѣе въ прихожей у честолюбія. Точно ли ѣдетъ онъ въ чужіе краи? Зачѣмъ, куда? Съ княгиней онъ или одинъ въ Петербургѣ? Пишетъ ко мнѣ пьяный: на силу письмо разберешь. Поцѣлуй его прямо въ лобъ. Я писалъ къ нему когда-то, что теперь согласенъ на предложеніе твое работать съ тобою. Все, что есть у меня (много переводовъ въ прозѣ увѣдомъ меня, не полѣнись, что ты затѣваешъ, какого рода книгу, и какъ, и гдѣ. Я хотѣлъ было самъ издать, но болѣзнь не позволяетъ. Я все хвораю: то грудь, то нога. Это меня бѣситъ: ничего не могу сдѣлать совершеннаго; не въ силахъ кончить продолжительнаго дѣла. И для стиховъ надобно здоровье. Бывало, ночи на пролетъ просиживалъ, а нынѣ и часъ тягостенъ. Вотъ ѣмъ я сбирался на воды и въ полуденную Россію. Зима убиваетъ меня. Будучи совершенно здоровъ, я мерзъ, какъ кочерыжка, во Франціи (Раевскій былъ тому свидѣтель); посуди самъ, каково здѣсь, въ Россіи, въ трескучіе морозы! Поѣдемъ въ Тавриду, туда, wo die Citronen blühn. Здѣсь, право, холодно во всѣхъ отношеніяхъ. Проведемъ нѣсколько мѣсяцевъ вмѣстѣ, на берегахъ Чернаго моря. Ты думаешь, я началъ бредить? Итакъ, замолчу. Кстати о холодѣ и снѣгѣ: скажи Вяземскому, что я началъ Первый снѣгъ, но онъ, конечно, растаетъ передъ его ѣгомъ. Онъ пойметъ эту глупость. Напомни обо мнѣ Карамзинымъ. Скоро ли его Исторія? Если бы теперь попалась въ деревнѣ, какъ бы я прочиталъ ее! Въ городѣ впечатлѣніе будетъ слабѣе. Но за то въ городѣ ты видишь самого историка. Счастливые горожане! Вы не знаете цѣны своему счастію. Вы не чувствуете, какъ пріятно проводить ненастный вечеръ съ людьми, которые васъ понимаютъ, и которыхъ общество, право, милѣе цвѣтовъ и деревенскаго воздуха, особливо въ нѣкоторыя лѣта. Утѣшаю Провидѣнію, у меня бесѣдка въ саду, четыре опрятныя, веселыя комнаты и твой портретъ и Вяземскаго; съ балкона видъ прелестный: рѣка, лѣсъ, однимъ словомъ: прелесть..... для проходящихъ. А у васъ и пыль, и слякоть, и стукъ каретъ, и визгъ собакъ, и стихи Хвостова, и докучливые люди, и непріятныя вѣсти, и званые обѣды, и фамильные концерты, и зависть, и каламбуры, и нѣтъ даже Василья Львовича.

Прости, мой милый шутъ и другъ. Обнимаю тебя очень, очень крѣпко. Сегодня тебя болѣе всѣхъ обрушу мою любовь и дружбу, и стихи.

Примечания