Батюшков и др. — Жуковскому В. А., июнь 1812.

Батюшков К. Н., Тургенев А. И., Дашков Д. В. Письмо Жуковскому В. А., [июнь 1812 г. Петербург] // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.

Т. 3. — 1886. — С. 187—191. — Письмо Батюшкова К. Н. с приписками Тургенева А. И. и Дашкова Д. В.

XCIII.

В. А. Жуковскому.

——

(Іюнь 1812 г. Петербургъ).

Благодарю тебя, мой милый и любезный другъ, за твое письмо, въ которомъ я имѣлъ истинную нужду, первое — потому что я тебя люблю, а второе — потому что я имѣю нужду въ твоей похвалѣ или брани. Твои отеческія наставленія — какъ писать стихи, я принимаю съ истинною благодарностью; признаюсь однакоже, что ими воспользоваться не могу. Я пишу мало и пишу довольно медленно; но останавливаться на всякомъ словѣ, на всякомъ стихѣнѣтъ, мой милый другъ, это не стоитъ того: стихи не стоятъ того времени, которое погубишь за ними, а я знаю, какъ его употреблять съ пользою: у меня есть, благодаря Бога, вино, друзья, табакъ.... Я весь переродился: боленъ, скученъ и такъ хилъ, такъ хилъ, что не переживу и моихъ стиховъ. Тогда поминай, какъ звали! Шутки въ сторону: я самъ на себя не похожъ, и между тѣмъ какъ ты съ друзьями, или музой, или съ нимфою, или съ чертями, которыхъ я люблю какъ душу съ тѣхъ поръ, какъ ты имъ посвятилъ свою лиру, между тѣмъ какъ ты наслаждаешься свободою, сельскимъ воздухомъ,

Tu jouis du printemps, du soleil, d’un beau jour, — я сижу одинъ съ распухшею щекою, съ больнымъ желудкомъ и гнѣваюсь на погоду и на стихи, только не на свои, разумѣется (ей Богу, ихъ никогда не читаю), а на чужіе, мой другъ, на стихи нашихъ Москвичей, которые часъ отъ часу болѣе и болѣе пресмыкаются, на стихи нашихъ невскихъ гусей, которые что день, то ода, что недѣля, то трагедія, что мѣсяцъ, то поэма, и все такъ глупо и плоско.... Я забылъ, что ѣкарь мнѣ не велѣлъ сердиться! Утѣшь насъ, мой милый другъ, пришли намъ своего Драйдена, который, конечно, доставитъ намъ нѣсколько пріятныхъ дней. Пришли намъ свое посланіе къ Плещееву, которое, говорятъ, прелестно. Пришли намъ свою балладу, которой мы станемъ восхищаться какъ Спящими Дѣвами, какъ Людмилой; пришли намъ Бога ради все, что имѣешь новаго, если не на похвалу, такъ на съѣденіе, и будь увѣренъ, что никто, кромѣ разрѣшенія, ни строки не увидитъ. Пришли мнѣ твое посланіе, которое я ожидаю съ нетерпѣніемъ, какъ свидѣтельство въ храмъ славы и безсмертія, и — что всего лестнѣе для моего сердца — какъ свидѣтельство твоей дружбы къ бѣдному, хилому Батюшкову, который тебя любить умѣетъ. Я бы тебѣ поговорилъ поболѣе о Дм. Ник. ѣ, еслибъ онъ этого письма не прочиталъ. Дашковъ тебѣ приписываетъ. О Тургеневѣ скажу тебѣ, что онъ очень разсѣянъ, занятъ дѣлами и — подивись этому! — какою-то Лаурою: онъ влюбленъ не на шутку. Поблагодари его за меня, любезный Жуковскій. Тургеневъ мнѣ оказалъ много услугъ, и я очень, очень худо отвѣчаю на доброе мнѣніе, которое онъ обо мнѣ имѣетъ. Твоей дружбѣ мнѣ добрымъ расположеніемъ. Еще разъ: если будешь писать къ нему, поблагодари его за меня и докажи ему собственнымъ примѣромъ, что поэтъ, чудакъ и лѣнтяй — одно и то же, чтобъ онъ не удивлялся моему поведенію и характеру, которые совершенно сообразны съ лѣнью и безпечностію, и докажи ему, что безъ лѣни я писалъ бы еще хуже или не писалъ бы ничего. Буди съ тобою сила Аполлонова и благословеніе дѣвъ парнасскихъ!

P. S. Напиши самъ письмо къ Ивану Матвѣевичу о твоемъ дѣлѣ. Я берусь за исполненіе твоей просьбы, но надобно, чтобъ ты самъ его попросилъ. Успокой меня, Катерину Ѳедоровну и свою совѣсть.

Бѣлева мирный житель!
Да будетъ Фебъ съ тобой,
Твой богъ и покровитель!
Будь счастливъ, нашъ Орфей,
Харитъ любимецъ скромной!
Какъ юный соловей
Въ глуши дубравы темной
Съ подругой дни ведетъ,
Съ подругой засыпаетъ —
Невидимый поэтъ,
Невидимо плѣняетъ
Пастушекъ, пастуховъ
И жителей пустынныхъ, —
Такъ ты, краса пѣвцовъ,
Среди забавъ невинныхъ
Въ отчизнѣ золотой

Подъ сѣнію свободы,
Достойные природы
И юныя весны!
Тебѣ — одна лишь радость,
Мнѣ — горести даны!
Какъ сонъ, проходитъ младость
И счастье прежнихъ дней!
Все сердцу измѣнило:
Здоровье легкокрыло
И другъ души моей.
Я сталъ подобенъ тѣни,
Къ смиренію сердецъ,
Сухъ, блѣденъ
Дрожатъ мои колѣни,
И ноги ходуномъ;
Глаза потухли, впали,

Спина дугой къ землѣ,

Морщины на челѣ.
Вся, вся изчезла сила
И доблесть юныхъ ѣтъ.
Увы, мой другъ, и Лила
Меня не узнаетъ!
Кивая головою,
Мнѣ
Какъ древле Громобою
Учтивый сатана:
«Усопшій, миръ съ тобою!
«Усопшій, миръ съ тобою!»

Мнѣ рокомъ суждено
За стары прегрѣшенья?...
ѣтъ, новыя мученья,
Достойныя бѣсовъ:
Свои стихотворенья
мнѣ Хвостовъ,
И съ нимъ пѣвецъ
Его покорный бѣсъ,
Какъ онъ, на риѳмы
Какъ онъ, головорѣзъ:
Поютъ и напѣваютъ
бѣла дня,
Читаютъ мнѣ, читаютъ,

Убійцы зачитаютъ!

Прости, будь счастливъ и здоровъ; приготовь мнѣ эпитафію и не забудь въ ней сказать, что я любилъ тебя, какъ друга. Твой Батюшковъ.

 И. Тургенева и Д. В. Дашкова.

Здравствуй, милый Жуковскій! Не сердись на меня за молчаніе и докажи это, написавъ ко мнѣ хоть нѣсколько ѣхать обѣдать къ намъ въ Петербургъ на 1812 году: бифштексъ, англійская горчица будутъ готовы! Присылай свои новыя сочиненія и люби твоего Тургенева. Я буду много писать къ тебѣ: теперь душа не на ѣстѣ. Любовь унесла надежду, надежду,

мой сладкій удѣлъ. Я долженъ былъ отправить это письмо къ Дашкову и къ Блудову для приписанія, но боюсь, чтобъ онъ не задержалъ его. Брать ѣ кланяется. Онъ готовится въ министры финансовъ. Право, дѣльный малой. Будетъ прокъ!

И я любезному Василью Андреевичу ѣтельствую мое искреннее почтеніе.

Дашковъ.

Примечания