Батюшков — Гнедичу Н. И., 11 мая 1811.

— (Стр. 124). „Гимнъ Орфеиновъ“ есть стихотвореніе Державина: Срѣтеніе Орфеемъ солнца. Гимнъ и диѳирамбъ въ греческомъ вкусѣ, препровождаемые лирою. Музыка г. Бортнянскаго. С.-Пб. 1811. Этотъ гимнъ былъ исполненъ во второмъ засѣданіи Бесѣды „съ арфою, для показанія, какимъ образомъ въ древности музыка соединена была съ поэзіею“ (Сѣв. Почта 1811 г. № 34). Стихотвореніе это напечатано въ 1-мъ акад. изданіи Соч. Держ., т. III, стр. 81—83.

— (Стр. 124). Подъ „родомъ лицея“, который, по словамъ Батюшкова, заводится при Московскомъ университетѣ, должно разумѣть предсѣдательствомъ А. А. Прокоповича-Антонскаго. Уставъ этого Общества былъ высочайше одобренъ 1-го іюня 1811 г. Свѣдѣнія объ этомъ Обществѣ см. въ статьѣ М. Н. Лонгинова — въ Р. Вѣстникѣ 1858 г., т. XV.

— (Стр. 124—125). Переводчикъ Расина, о которомъ упоминаетъ Батюшковъ, есть дѣйствительно Лобановъ. Это былъ одинъ изъ раннихъ знакомыхъ нашего поэта, какъ другъ Гнѣдича и частый посѣтитель извѣстно, Батюшковъ никогда не былъ съ нимъ особенно близокъ и не видѣлъ въ немъ особенно выдающихся дарованій; но какъ постоянный членъ того петербургскаго кружка, гдѣ вращался Батюшковъ во время своихъ посѣщеній сѣверной столицы, Лобановъ заслуживаетъ нашего вниманія.

Михаилъ Евстафьевичъ Лобановъ (род. въ 1787 г., ум. въ 1846) воспитывался въ петербургскомъ іезуитскомъ пансіонѣ, а затѣмъ слушалъ лекціи въ педагогическомъ институтѣ. По окончаніи ученія онъ былъ нѣкоторое время преподавателемъ русской словесности у Строгановыхъ. Въ 1810 г. онъ поступилъ на службу по духовному вѣдомству, а съ 1818 г. по самую смерть продолжалъ ее по министерству народнаго просвѣщенія г. по 1841 служилъ при Императорской Публичной Библіотекѣ.

Съ раннихъ лѣтъ Лобановъ пользовался покровительствомъ А. Н. Оленина, въ домѣ котораго, по его словамъ, были читаны и оцѣнены и первые его литературные опыты. Едва ли не самымъ раннимъ изъ нихъ должно считать переводъ 3-го дѣйствія Вольтеровой „Заиры“ (см. выше стр. 621). Затѣмъ онъ занялся переводомъ Расиновой „Ифигеніи въ Авлидѣ“. Переводъ этотъ изданъ вполнѣ только въ 1815 г., но отрывки изъ него появились въ печати еще въ 1813 г. (Чтенія въ Бесѣдѣ, кн. XIII), а изъ письма Батюшкова видно, что трудъ этотъ былъ начатъ и еще ѣе. Первое представленіе „Ифигеніи“, съ участіемъ Семеновой въ роли Клитемнестры, состоялось 6-го мая 1815 г. и, по словамъ П. Н. Арапова (Лѣтопись р. театра, стр. 237), имѣло успѣхъ. Вигель, присутствовавшій на этомъ спектаклѣ, также говорить объ успѣхѣ піесы и объ оваціяхъ, оказанныхъ переводчику, но вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчаетъ: „Ничтожество и самолюбіе было написано на лицѣ этого бездарнаго человѣка; переводъ его былъ не совсѣмъ дуренъ, но Хвостовъ, я увѣренъ, ѣлалъ бы его лучше, то-есть, смѣшнѣе“ (Воспоминанія, ч. IV, стр. 163). Что касается Батюшкова, то онъ, судя по позднѣйшему его письму къ Гнѣдичу (стр. 319), находилъ въ переводѣ Лобанова большія достоинства, однако оговаривался, что вообще „Расина переводить не возможно“. Вскорѣ послѣ перваго представленія „Ифигеніи“ Гнѣдичъ, принимавшій живое участіе въ постановкѣ ея, напечаталъ „Письмо о переводѣ и представленіи трагедіи“ Ифигеніи въ Авлидѣ“ (С.-Пб. 1815). Письмо это адресовано въ Москву, къ другу автора NN, которому еще ѣтъ за пять передъ тѣмъ Гнѣдичъ сообщилъ образцы Лобановскаго перевода. Принимая во вниманіе это обстоятельство и сопоставляя взглядъ Батюшкова на переводъ Расина вообще, и въ частности на трудъ Лобанова, со взглядомъ NN, выраженнымъ отъ его лица Гнѣдичемъ, можно предполагать, что Батюшковъ и есть тотъ NN, которому Гнѣдичъ адресуетъ свое „Письмо“. Статья Гнѣдича содержитъ въ себѣ большія похвалы Лобанову. За „Ифигеніей“ послѣдовалъ переводъ „Федры“ Расина, напечатанный въ 1823 году. Первое представленіе этой піесы состоялось 9-го ноября того же года, и благодаря Семеновой и Каратыгину, имѣло большой успѣхъ (Араповъ. Лѣтопись р. театра, стр. 345—346). По этому случаю въ ѣ Отечества 1823 г. (ч. 89) появилась хвалебная статья О. М. Сомова, гдѣ переводчикъ „Федры“ былъ названъ побѣдителемъ непобѣдимаго. Но не таково было мнѣніе объ этомъ переводѣ А. С. Пушкина. „Кстати о гадости“, писалъ онъ своему брату, — „читалъ я „Ѳедору“ Лобанова, хотѣлъ писать на нее критику не ради Лобанова, а ради маркиза Расина, — перо вываливалось изъ рукъ. И объ этомъ у васъ шумятъ, и это называютъ ваши журналисты прекраснѣйшимъ переводомъ“ (Соч., изд. 8-е, т. VII, стр. 96). Въ 1835 году Лобановъ напечаталъ свою оригинальную трагедію „Борисъ Годуновъ“, по видимому, не безъ желанія состязаться съ безсмертнымъ произведеніемъ Пушкина. Но „Годуновъ“ Лобанова вызвалъ только жестокое осужденіе со стороны молодаго тогда Бѣлинскаго: „Грустно читать подобныя произведенія, тѣмъ болѣе “ (Соч., т. I, стр. 390). „Борисъ Годуновъ“ Лобанова былъ едва ли не послѣднею русскою трагедіей въ псевдоклассическомъ вкусѣ. Въ половинѣ 1830-хъ годовъ авторъ ея оказался уже совершенно отставшимъ отъ общаго литературнаго движенія. Объ этомъ свидѣтельствуетъ въ особенности статья его: „Мнѣніе о духѣ словесности какъ иностранной, такъ и отечественой“, читанная въ Россійской академіи 18-го января 1836 г. и напечатанная въ III-й части Трудовъ ея (1840 г.) „Мнѣніе“ Лобанова написано, очевидно, подъ впечатлѣніемъ статьи Бѣлинскаго и содержитъ въ себѣ „современныя ученія объ изящномъ“, подъ вліяніемъ которыхъ „новѣйшіе писатели безотчетно омрачаютъ разумъ неопытной юности и ведутъ къ совершенному упадку и нравственность, и словесность“. Рѣчь свою Лобановъ заключаетъ слѣдующими словами: „По множеству сочиняемыхъ нынѣ безнравственныхъ книгъ, цензурѣ предстоитъ непреодолимый трудъ проникнуть всѣ ухищренія пишущихъ. Не легко разрушить превратность мнѣній въ словесности и обуздать дерзость языка, если онъ, движимый злонамѣренностью, будетъ провозглашать нелѣпое и даже вредное? Ктожь долженъ содѣйствовать подвигѣ? Каждый добросовѣстный русскіи писатель, каждый просвѣщенный отецъ семейства, а всего болѣе академія, для сего самаго учрежденная“. Извѣстно, что „Мнѣніе“ Лобанова подало поводъ къ жесткому отвѣту со стороны Пушкина (Современникъ 1836 г. кн. III). Кромѣ названныхъ произведеній и нѣсколькихъ отдѣльно, частью разсѣяныхъ по журналамъ, Лобановъ оставилъ еще два труда, болѣе достойные вниманія, чѣмъ все прочее, что имъ было написано: это біографіи его друзей — Гнѣдича и Крылова; онѣ были напечатаны въ Сынѣ Отечества: первая — въ 1842 г., № 11, а вторая — въ 1847 г., № 1. Послѣ Лобанова осталась довольно большая литературная переписка и перешедшія къ нему бумаги Гнѣдича. Бумаги эти находятся теперь частію въ Императорской Публичной ѣ, частію въ частныхъ рукахъ. На основаніи этого литературнаго наслѣдства составлены: статья А. О. Круглаго: М. Е. Лобановъ и его отношенія къ Гнѣдичу и Загоскину (Истор. Вѣстникъ 1880 г., т. II) и брошюра П. Н. Тиханова: Николай Ивановичъ Гнѣдичъ. Нѣсколько данныхъ для его біографіи. С.-Пб. 1884. Изъ этого же источника происходятъ, между прочимъ, письма Батюшкова къ Гнѣдичу, появившіяся въ Русской Старинѣ и перепечатанныя въ настоящемъ изданіи, а равно ѣсколько раннихъ стихотвореній Батюшкова, появляющихся въ настоящемъ изданіи впервые. (В. С.).

— (Стр. 125). Подъ „рецензіей Хвостова“ Батюшковъ, вѣроятно, разумѣетъ отзывъ о какомъ-нибудь произведеніи гр. Хвостова, сдѣланный Гнѣдичемъ въ письмѣ къ своему пріятелю; по крайней мѣрѣ въ петербургской журналистикѣ за первые мѣсяцы въ 1811 г. мы не нашли никакого разбора сочиненій Хвостова.

— (Стр. 125). Упоминаемая Батюшковымъ „рецензія Жуковскаго подъ именемъ Воейкова“ относится къ трагедіи А. Н. Грузинцова „Электра и Орестъ“, представленной въ первый разъ на петербургской сценѣ  г., а въ слѣдующемъ году напечатанной, съ посвященіемъ А. Л. Нарышкину, въ которомъ авторъ счелъ приличнымъ сказать между прочимъ слѣдующее:

Нарышкинъ, я тобой въ путь славы поощренъ!
Электру призрѣлъ ты, и я ужь награжденъ.
Подъ сѣнію твоей къ ней злоба не коснется,
Иль именемъ твоимъ позорно отженется. Неизвѣстный издатель этой піесы въ послѣсловіи своемъ выражаетъ надежду, что она „принята будетъ столь же благосклонно любителями россійскаго слова, сколь одобряема была зрителями“, и затѣмъ прибавляетъ: „Смѣло могу сказать, что изданіемъ трагедіи сей я приношу пользу россійской словесности... ибо сія есть первая совершенно греческая трагедія, появившаяся въ россійскомъ ѳеатрѣ... Изъ числа сочинителей, подражавшихъ Софоклу, Александръ Николаевичъ Грузинцовъ, неоспоримо болѣе всѣхъ почувствовалъ красоты греческаго стихотворца, и твореніе его весьма подходить къ трагедіи Софокловой; въ разсужденіи расположенія по справедливости должно назвать россійскую „Электру“ превосходною“. Отказываясь, за недостаткомъ времени, отъ подробнаго разсмотрѣнія „неизсчетныхъ красотъ“ трагедіи, издатель обращается къ исполнителямъ піесы и каждаго поочередно восхваляетъ, но главнымъ образомъ Вальберхову, которая, какъ извѣстно, находилась подъ покровительствомъ кн. Шаховскаго. Еще прежде того самъ авторъ „Электры“, въ своемъ „Письмѣ къ издателю Цвѣтника“ (1809 г., ч. IV) и въ другой своей замѣткѣ по тому же поводу въ Сѣверномъ Меркуріи 1810 г., № 13, всѣми силами старался доказать, что Вальберхова въ главной роли его трагедіи показала „блистательное искусство и подходила близко къ совершенству“. Однако тогдашняя критика не раздѣляла мнѣній двѣ рецензіи, изъ которыхъ одна, за подписью NN, напечатана въ Цвѣтникѣ 1810 г., ч. III, а другая, принадлежащая Жуковскому, — въ Вѣстникѣ Европы 1811 г., № 7. Оба критика пришли къ тому заключенію, что образцомъ для автора служилъ не Софоклъ, а Вольтеръ, которому онъ рабски подражалъ и котораго портилъ, когда желалъ блеснуть оригинальностью. Въ 9-мъ нумерѣ Вѣстника Европы за 1811 г. появилось „Возраженіе на критику трагедіи Электра и Орестъ“, за подписью М. С., принадлежащее, вѣроятно, издателю трагедіи Грузинцова. Возраженіе это служить отвѣтомъ на рецензію Жуковскаго, котораго авторъ старается обличить въ незнаніи драматическаго искусства и классической литературы и говоритъ, что онъ „забылъ силу трагедіи, которая имѣетъ своею цѣлью трогать сердце зрителей, извлекать слезы и производить въ нихъ ужасъ“. „Электра“, по ѣнію М. С., — „при всѣхъ ея недостаткахъ, исполнила все то, что отъ трагедій требуетъ Аристотель и зрители... Критика г. Ж. займетъ читателя одну минуту, и послѣ онъ ее забудетъ, а „Электра“ г. Грузинцова всякій разъ будетъ извлекать слезы зрителей“. Въ заключеніе защитникъ Грузинцова называетъ Жуковскаго мелочнымъ писателемъ, съ завистью относящимся къ „успѣхамъ хорошаго творенія“. Вслѣдъ за возраженіемъ М. С. въ Вѣстникѣ Европы помѣщенъ остроумный и колкій отвѣтъ ему, за подписью А. Ѳ. Воейкова, но, судя по словамъ Батюшкова, принадлежащій самому Жуковскому.

Авторъ трагедіи, подавшей поводъ къ этой полемикѣдѣйствительно былъ грузинскаго происхожденія, сынъ помѣщика Саратовской губерніи, и родился въ 1779 г. (сообщено П. Н. Петровымъ изъ дѣлъ департамента герольдіи). А. Н. Грузинцовъ въ очень ранней молодости почувствовалъ склонность къ литературнымъ занятіямъ. Въ посвященіи своему отцу, предпосланномъ трагедіи „Покоренная Казань или милосердіе царя Іоанна Васильевича IV“ (С.-Пб. 1810. Издалъ М. С....въ), Грузинцовъ говоритъ: „Вы были первый, который замѣтили во мнѣ съ четырнадцатилѣтняго мнѣ желаніе къ древнимъ языкамъ, и вамъ, за все то, чему я научился, обязанъ отчетомъ и живѣйшею признательностью“. Изъ того же посвященія видно, что Грузинцовъ пользовался покровительствомъ М. М. Хераскова. Въ первые годы XIX в. Грузинцовъ проживалъ въ ѣ и находился на службѣ въ коммиссаріатскомъ депо (Соч. и перев., издав. Росс. Акад., ч. VI, стр. 15). Первые литературные опыты его появились въ , именно статьи: 1) Экзаменъ „Хорева“ (ч. IV, 1802 г.); 2) Разсужденіе о драматическихъ твореніяхъ (тамъ же); 3) Экзаменъ „Лизы или торжество благодарности“ (ч. VI, 1803 г.). Въ своихъ статьяхъ Грузинцовъ является почитателемъ Хераскова и противникомъ Сумарокова. Въ 1804 году Грузинцовъ присылалъ изъ Москвы въ Россійскую академію двѣ трагедіи въ стихахъ: „Нума Помпилій“ и „Демофонтъ“, которыя однако не были приняты на разсмотрѣніеСоч. и перев., издав. Росс. Акад., ч. VI, стр. 91). Въ Вѣстникѣ Европы 1805 г. ѣчаются его мелкія стихотворенія. Кромѣ названныхъ произведеній, Грузинцову принадлежать еще слѣдующія „Эдипъ царь“, представленная въ первый разъ на Петербургскомъ театрѣ 4-го октября 1811 г. и напечатанная тогда же и въ 1812 году, съ посвященіемъ кн. А. А. Шаховскому, который оказывалъ автору „дружеское расположеніе“; 2) „Ираклиды или спасенныя Аѳины“ (подражаніе Еврипиду), представленная 4-го февраля 1814 г. и въ ѣдующемъ году напечатанная, съ посвященіемъ гр. Н. П. Румянцову. Въ 1812 году появилась знаменитая „Петріада“, роскошно изданная, съ предисловіемъ издателя и предувѣдомленіемъ автора, который на этотъ разъ отличается нѣкоторою „Любовь къ отечеству“, говоритъ онъ, — „благоговѣніе къ дѣламъ Петровымъ побудили меня къ сочиненію „Петріады“. Сей шестилѣтній смѣлъ бы я издать въ свѣтъ, еслибы не былъ ѣжденъ моими пріятелями и любителями нашей словесности, а наипаче его превосходительствомъ г. генераломъ-лейтенантомъ Павломъ Петровичемъ Вырубовымъ, который, по дружескому ко мнѣ расположенію и по особенному уваженію дѣлъ всѣми силами и сдѣлалъ мнѣ честь, принявъ на себя трудъ быть издателемъ оной“. Матеріалы для своей поэмы Грузинцовъ, по собственнымъ его словамъ, черпалъ „изъ отечественныхъ преданій Ѳеофана Прокоповича, изъ записокъ Шафирова, Меншикова и изъ отрывковъ Ломоносова“. Изъ иностранцевъ онъ пользовался Норбергомъ, Пуффендорфомъ и Штелинымъ По словамъ А. Е. Измайлова, авторъ за свою поэму получилъ отъ императора Александра въ награду 2000 р. и брилліантовый перстень (Библіогр. Зап. 1859 г., стр. 419). Второе изданіе „Петріады“, уже „перетворенной“, вышло въ 1817 году, съ посвященіемъ гр. Н. П. Румянцову. „Возрожденный какъ Фениксъ“ щедростію императора, Грузинцовъ, написалъ новую патріотическую поэму „Спасенная и побѣдоносная вѣкѣ“; она была напечатана въ 1813 году, съ посвященіемъ Александру I, въ которомъ авторъ уже прямо называетъ себя пѣвцомъ Петра. Будучи высокаго ѣнія о своемъ талантѣ, Грузинцовъ относился съ презрѣніемъ „несмысленной критикѣ злонамѣренныхъ зоиловъ“ и разчитываль только на судъ „безпристрастнаго потомства“, при чемъ однажды сравнилъ себя съ Тассомъ и Расиномъ, которыхъ „Освобожденный Іерусалимъ“ и „Аѳалія“ „долгое время почитались у Французовъ дурнымъ твореніемъ“ (см. посвященіе къ трагедіи „Покоренная Казань“). Потомство совершенно позабыло самолюбиваго автора; что касается современниковъ, то объ ихъ отношеніяхъ къ литературнымъ заслугамъ Грузинцова можно судить, какъ по вышеупомянутымъ рецензіямъ на „Электру“, такъ и по ѣ Батюшкова (т. I, стр. 110) и по слѣдующему отзыву Воейкова въ его „Парнасскомъ адресъ-календарѣ“ (Р. Арх. 1866, стр. 763): „А. Н. Грузинцовъ. 12-го класса. За малолѣтствомъ “. (В. С.).