Константин Батюшков: Батюшков — Гнедичу Н. И., 1 апреля 1810.

Батюшков К. Н. Письмо Гнедичу Н. И., 1 апреля [1810 г. Москва] // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.

Любезный Николай! Я получилъ отъ тебя два письма почти вдругъ и посылку съ ними. Они застали меня въ ужасномъ положеніи. Я былъ свидѣтелемъ смерти Анны Семеновны, которая пріѣхала сюда въ середу 24-го, а умерла 29-го марта; сегодня, 1-го апрѣля, ее схоронили. Столь неожиданная кончина женщины, которой едва было сорокъ лѣтъ, матери, у которой семеро ѣтей, меня истинно поразила. Представь себѣ положеніе дочери, положеніе Катерины Ѳедоровны, которая, кромѣ горестей, ничего не знаетъ. Домъ ея есть вѣчная обитель плача, гостинница смерти... Нѣтъ, я не въ силахъ изобразить тебѣ минуту страха, надежды и отчаянія, минуту смерти Анны Семеновны! Но представь себѣ и лѣкарей, которые для мертвой прописываютъ лѣкарства (такъ смерть ея была неожиданна), и отчаяніе дочери, и безпокойство Катерины ѲедоровныМатвѣевича! Словомъ, я эти дни страдалъ какъ несчастный.... Что жизнь наша? Что наши планы? Что наши желанія и надежды? Суета, другъ мой! У насъ на дворѣ есть маленькій флигель, гдѣ Анна Семеновна располагалась прожить всю зиму съ семействомъ своимъ. Разъ пригласила меня туда. Она хотѣла осмотрѣть комнаты и въ одной изъ нихъ, наклонясь на столъ, въ самомъ веселомъ расположеніи духа говорила: «Здѣсь-то я буду счастлива въ кругу своего семейства, когда устрою дѣла мои, когда отдохну отъ заботъ». И впрямь, я ее вчера видѣлъ въ этой комнатѣ, на этомъ самомъ столѣ.

Гдѣ столъ былъ явствъ, тамъ гробъ стоитъ...

И блѣдна смерть на всѣхъ глядитъ!

Въ церкви, гдѣ стоялъ гробъ, я прочиталъ слѣдующую надпись: «Пріидите ко мнѣ... и азъ упокою вы». И впрямь, это одно пристанище, гдѣ въ пору и не въ пору, рано и поздно, мы положимъ странническій посохъ свой и бросимъ якорь на вѣки!

De mortuis aut nihil, aut bene. Итакъ, замѣчанія твои, хотя довольно справедливыя, теперь и ненужны. Что же касается (до твоихъ страховъ, мой другъ, въ разсужденіи меня) до глазъ и сердца, то скажу тебѣ откровенно, что я далекъ отъ любви къ ѣтней дѣвушкѣ, которая меня не знаетъ, которую я не знаю, которой ни модное воспитаніе (хотя истинно скромное), ни характеръ, ни положеніе мнѣ не соотвѣтствуютъ. Притомъ, чтобъ я влюбился, надобны двѣ вещи — или очарованіе кокетки, или нѣчто божественное: понимай, если умѣешь. Впрочемъ, я себя считаю достойнымъ руки не только дѣвушки въ 16 лѣтъ, но даже наслѣдной принцессы всего Мароккскаго царства.

Я Нилову всегда почиталъ, какъ рѣдкую женщину: итакъ, твоя похвала меня не удивила. О ѣ подумаю; теперь не время до

J’aimai Thémire,
Comme on respire
Pour éxister. Не время до любовной метафизики. Молви Нилову, что ему стыдно не отвѣчать на мои письма, да опиши мнѣ подробно гнѣвъ хилыхъ наѣздниковъ славенскаго Пегаса. Кстати скажу тебѣ, что Ермолаевъ пріѣхалъ сюда въ отчаяніи, въ гнѣвѣ, въ сожалѣніи, обуреваемый страстьми, какъ лицо Николевской трагедіи; ѣхалъ и прорекъ мнѣ невзгоду вашего Пинда, Парнасса и Геликона; насказалъ три короба зла, и я, и я — ну вѣрить, ну огорчаться, и даже до того дошло, что нѣсколько ночей не спалъ, размышляя, что-де я надѣлалъ. Словомъ, ты меня знаешь: вообрази же мое положеніе! Теперь вижу, что поговорили, да и забыли, а отметили тѣмъ, что напечатали у Шнора Петріаду, родную сестру Сладковскаго, лирическую поэму (!!!) въ 300 листовъ, лирическую поэму, о которой никто еще съ сотворенія міра понятія не имѣлъ, ниже Горацій, который былъ невѣжда, ниже Боало, который былъ пьяница, ниже самъ Гомеръ, который вралъ шестистопными стихами отъ искренняго сердца, какъ простякъ. Нѣтъ, эта лирика меня ѣситъ! И эти-то люди такъ чувствительны... Что же касается до твоего сужденія о Летѣ, о которой ты относился съ восхищеніемъ нѣсколько разъ, а теперь называешь только пріятнымъ вздоромъ, то я скажу тебѣ мое мнѣніе: она останется; переживетъ Петріаду Сладковскаго и лирики Шихматова, не такъ, какъ какая-нибудь вещь совершенная, но какъ твореніе оригинальное и забавное, какъ твореніе, въ которомъ человѣкъ, не смотря ни на какія личности, отдалъ справедливость таланту и вздору. Здѣсь оно изъ рукъ въ руки ходитъ, а все изъ Питера, ибо я никому не далъ. Мерзляковъ — и это тебя приведетъ въ удивленіе — обошелся какъ человѣкъ истинно съ дарованіемъ, который имѣетъ самонадѣянія, чтобъ забыть личность въ человѣкѣ. Я съ нимъ имѣю тѣсныя связи по разнымъ домамъ и по собранію любителей словесности, составленному изъ нѣсколькихъ человѣкъ, гдѣ мы время проводимъ весело, съ пользою и съ чашею въ рукахъ. Онъ меня видитъ — и ни слова, видитъ — и приглашаетъ къ себѣ на обѣдъ. Тонъ его ни мало не перемѣнился (замѣть это). Я молчалъ, молчалъ и молчу до сихъ поръ, но если прійдетъ случай, самъ ему откроюсь въ моей винѣ. Повѣрь мнѣ, что ни одинъ Варяго-Россъ этого не сдѣлаетъ.

Питерѣ Каченовскій, бритва парнасская, родной братъ Фрерона, но нравственности прекрасной, человѣкъ истинно добрый; по крайней мѣрѣ такъ говорятъ его пріятели. Познакомься съ нимъ. Жуковскаго я болѣе и болѣе любить начинаю.

Бороздина видѣлъ и вижу часто. Исторіи его не знаю; онъ читалъ что-то, но вскользь. Впрочемъ, твое письмо, къ нему писанное, доказываетъ, что ты его опытами не очень доволенъ. Правду тебѣ сказать, я за всѣ русскія древности не дамъ гроша. То ли дѣло Греція? То ли дѣло

Кстати: задержанъ будучи истинно обстоятельствами, истинно не позволяющими отлучиться отъ Москвы, я о Твери не забылъ. Переписываю Тасса и его пошлю къ Гагарину. Что будетъ, не минуетъ. А самъ не ѣду. Если счастье захочетъ, то и само придетъ, вопреки покойному Беницкому, котораго память мнѣ болѣе и болѣе дорога.

Ты увидишь въ Вѣстникѣ описаніе Финляндіи и элегію; желаю, чтобъ оныя тебѣ понравились. Замѣчанія тебѣ пришлю на Иліаду. Теперь, право, не время.

Ты ѣдешь въ Малороссію? Полно, правда ли? И зачѣмъ? Смотри, братъ, не раскайся. ѣрь мнѣ и своимъ опытамъ, что въ Питерѣ есть люди, есть у нихъ сердце, есть умъ; а это не бездѣлица. Ты разорвешь или охладишь связи. Что выиграешь? Гдѣ найдешь людей, которые бы тобою интересовались, которые бы тебя любили, ласкали, давали тебѣ цѣну, какъ не тѣ, съ которыми ты живешь.

Для насъ все хорошо вдали,
Вблизи — все скучно и постыло!

Вотъ два стиха, которые я написалъ въ молодости, то-есть, въ 15 лѣтъ, и теперь на опытахъ вижу то, что муза моя, еще дѣвственница, угадала. Эта поѣздка тебѣ, братъ, объ этомъ пора думать. Не все жить Лафонтеномъ. Ничто не убьетъ такъ скоро твоего таланта, какъ эта поѣздка. Съ кѣмъ ты въ Полтавѣ будешь говорить о пряжкахъ Патрокловой брони или о воловой кожѣ, въ которую ѣвался Аяксъ, стѣна Греціи? Съ кѣмъ

Попроси Ниловыхъ, чтобы они хоть строчку написали, а я ее въ Лету. Капнисту до сихъ поръ я ни слова не отвѣчалъ и надѣюсь, что онъ меня ѣстъ зубами.

Посылаю тебѣ замѣчанія. Скажи, ѣмъ будешь доволенъ и чѣмъ нѣтъ. Пришли, пожалуйста, отрывокъ изъ Мильтона о слѣпотѣ Б.

Батистъ пришлю скоро. Я вчера ужиналъ и провелъ наипріятный вечеръ у Карамзина. Жена его пригласила меня на мѣсяцъ къ себѣ на дачу, и я ѣюсь воспользоваться. Недавно у него хвалили твоего Танкреда, и тебя онъ хвалилъ, а я, сидя въ углу, съ досады плакалъ.

Не можешь ли ты прислать Апраксину? Онъ очень объ этомъ просилъ. Его хотятъ играть на благородномъ театрѣ. Актеровъ лучше этихъ я отъ роду не видывалъ.

Вотъ письмо къ Измайлову, выставь имя и отдай ему.

XLVII. Н. И. ГНѢДИЧУ. 1-го апрѣля г. Москва). Напечатано въ Р. Старинѣ 1874 г., т. X, стр. 390—394. Подлинникъ у М. И. Семевскаго.

— ( 84). Три стиха изъ извѣстной оды Державина „На смерть князя Мещерскаго“, строфа 6-я.
— (Стр. 85 г., ум. 1815 г.), плодовитый стихотворецъ своего времени, нынѣ совершенно забытый (см. о немъ Библіографическія Записки М. Н. Лонгинова въ Современникѣ г., т. LVIII, и разсказы С. Т. Аксакова въ Разныхъ Сочиненіяхъ. М. 1858, стр. 11—24). Николевъ былъ очень самолюбивъ и, не смотря на свою бездарность, до самой смерти своей находилъ себѣ между современниками горячихъ почитателей, не всегда впрочемъ искреннихъ въ ѣхъ похвалахъ, которыя они расточали ему. Карамзинъ едва ли не первый сказалъ о немъ въ печати нѣсколько жесткихъ словъ (Московскій Журналъ IV, стр. 240 и слѣд.), да и вообще былъ невысокаго мнѣнія о его произведеніяхъ и ѣ (Письма къ Дмитріеву, стр. 19, 20, 37, 106). Когда, въ 1810 г., возобновили на московскомъ театрѣ трагедію Николева „Сорена и Замиръ“ (извѣстную тѣмъпослѣ перваго ея представленія въ 1785 г. она была запрещена московскимъ главнокомандующимъ гр. Я. А. Брюсомъ и затѣмъ снова ѣшена уже самою императрицей), въ Вѣстникѣ Европы, ч. XLIX, №. 3, стр. 231—234, появился строгій разборъ этой піесы, за подписью М.
— ( 85—86). Подъ „Петріадой“ Батюшковъ разумѣетъ поэму: Петръ Великій. Лирическое пѣснопѣніепѣсняхъ. Сочиненіе кн. С. Шихматова. С.-Пб. Въ типографіи Шнора. 1810. О Сладковскомъ и другихъ тогдашнихъ поэмахъ въ честь Петра Великаго см. II, стр. 203 и 479.
— (Стр. 87). Въ Вѣстн. Евр г., ч. L, № 8) былъ напечатанъ впервые „Отрывокъ изъ писемъ русскаго офицера о Финляндіи“ (т. II, стр. 1—10), подъ заглавіемъ: „Картина Финляндіи“. Въ томъ же нумерѣ журнала появилась и „Тибуллова элегія X-я изъ I-й книги“ (т. I, стр. 101—104).
— (Стр. 87). Два стиха Батюшкова приведены изъ какого-то ранняго его стихотворенія, которое не сохранилось.
— ( 88.). „Съ кѣмъ же въ Полтавѣ “ и пр. — намекъ на покровителя Гнѣдича, А. Н. Оленина, который любилъ бесѣдовать съ нимъ объ археологическихъ данныхъ, содержащихся въ „ѣ“. Начиная съ 1811 г. по 1829 Оленинымъ написано 36 писемъ къ Гнѣдичу и С. С. Уварову, посвященныхъ изслѣдованію встрѣчающихся въ „Иліадѣ“; письма эти напечатаны только въ 1877 г. въ т. I. „Археологическихъ трудовъ“ А. Н. Оленина, изданныхъ Императ. Русскимъ Археологическимъ Обществомъ. Но еще въ 1808 г., въ Вѣстникѣ, ч. V, стр. 63—67, Оленинъ помѣстилъ небольшой, однородный съ этими письмами по содержанію этюдъ „О части ѣха древнихъ Грекомъ и Римлянъ, называемой кнемида“; позже, въ 1815 г., тотъ же предметъ былъ болѣе разсмотрѣнъ имъ въ одномъ изъ вышеупомянутыхъ писемъ.
— (Стр. 88). Піеса ѣдича „Мильтонъ, сѣтующій на слѣпоту свою. Отрывокъ изъ III-й книги „Потеряннаго Рая“ отнесена въ изданіи его стихотвореній 1832 г. къ 1805 году. Жуковскій ѣстилъ ее въ „Собраніи р. стихотвореній“, ч. V.
— (Стр. 88). Степанъ Степановичъ Апраксинъ (род. въ 1756 г., ум. въ 1827), генералъ отъ кавалеріи, былъ долгое время московскимъ губернскимъ предводителемъ дворянства; большой хлѣбосолъ М. Пушкинъ и Ѳ. Ѳ. Кокошкинъ. По свидѣтельству кн. П. А. Вяземскаго, „домъ Апраксина быль предназначенъ быть храмомъ искусства. Много ѣтъ играли на его театрѣ императорскіе актеры и опера италіянская, выписанная и учрежденная при содѣйствіи “. Интересныя свѣдѣнія о немъ см. въ Соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 470—474.