Батюшков — Гнедичу Н. И., декабрь 1810.

— (Стр. 64). Ж.-Ф. Лагарпъ (род. въ 1739 г., ум. въ 1803) былъ избранъ членомъ Французской академіи на мѣсто Колардо (род. въ 1732 г., ум. въ 1776 г.), который самъ не задолго до смерти былъ избранъ въ нее и умеръ на канунѣ того дня, когда былъ назначенъ его торжественный пріемъ. Въ похвальномъ словѣ ему Лагарпъ сближаетъ это обстоятельство со смертью Тасса на канунѣ торжественнаго вѣнчанія послѣдняго въ Капитоліѣ. Любопытно, что еще въ 1810 г. вниманіе Батюшкова останавливалось на томъ трагическомъ событіи, которое, пять лѣтъ „Умирающаго Тасса“.

— (Стр. 64). Въ ВѣстникѣЕвропы 1810 г. напечатано было много стихотвореній Батюшкова, и потому, за неимѣніемъ ближайшихъ указаній, нельзя опредѣлить, которое изъ нихъ понравилось Гнѣдичу.

— (Стр. 64). Николай Назарьевичъ Муравьевъ, дальній родственникъ М. Н. Муравьева и отецъ графа Н. Н. Муравьева-Амурскаго, личность очень своеобразная, о которой однако у насъ очень мало писано; поэтому не лишнимъ будетъ сообщить здѣсь о немъ нѣсколько свѣдѣній.

Николай Назарьевичъ родился 14-го октября 1775 г. въ окрестностяхъ Новгорода, въ усадьбѣ своего отца, с. Малыхъ Теребоняхъ. Первоначальное образованіе онъ получилъ дома подъ руководствомъ приходскаго пономаря, а въ 1785 году поступилъ въ горный корпусъ, гдѣ и пробылъ до 1790 г. Произведенный въ офицеры, Муравьевъ по желанію отца отправился въ ѣ 1790 г. на службу въ Нерчинскій горный баталліонъ, а въ концѣ 1791 г. былъ командированъ оттуда въ Петербургъ, для доставленія выплавленнаго на заводахъ серебра, и уже не возвращался болѣе въ Нерчинскъ. Въ 1792 году онъ перешелъ во флотъ, въ которомъ и прослужилъ десять лѣтъ. Въ теченіе этого времени онъ провелъ семь лѣтъ въ Англіи, служилъ на англійскомъ военномъ кораблѣ и потомъ командовалъ русскимъ линейнымъ кораблемъ. Достигши до чина капитана 1-го ранга, Николай Назарьевичъ въ 1803 году перешелъ въ министерство народнаго просвѣщенія и занялъ должность старшаго письмоводителя при М. Н. Муравьевѣ, какъ попечителѣ Московскаго университета, а по смерти его вышелъ въ отставку и поселился въ своемъ новгородскомъ имѣньѣ. Въ то время Новгородскимъ губернаторомъ былъ П. И. Сумароковъ, находившійся въ непріязненныхъ отношеніяхъ съ гр. Аракчеевымъ. Муравьевъ по ходатайству Сумарокова былъ назначенъ въ 1813 году вице-губернаторомъ въ Новгородъ; ѣсь онъ успѣлъ сблизиться съ Аракчеевымъ и началъ интриговать противъ Сумарокова. Дѣло кончилось тѣмъ, что послѣдній былъ смѣщенъ, а Муравьевъ въ 1815 году занялъ мѣсто его (Воспоминанія Н. И. Шенига въ Р. Архивѣ 1880 г., кн. III, стр. 308). Вотъ въ какихъ словахъ изображаетъ Николая Назарьевича и его первую жену Екатерину Николаевну, урожденную Мордвинову, Е. Ѳ. Брадке, посѣщавшій „Этотъ человѣкъ, старый морякъ, показался мнѣ въ то время весьма пріятнымъ; онъ много читалъ и, по видимому, владѣлъ большимъ запасомъ здраваго разсудка: но дальнѣйшая судьба его тому противорѣчитъ, такъ какъ честолюбіе, чванство и чувственность довели его до безразсудныхъ поступковъ, казавшихся непонятными для тѣхъ, кто знавалъ его прежде. Г-жа Муравьева была достойная женщина, весьма образованная, съ направленіемъ религіознымъ; она рано скончалась²), и весьма вѣроятно, что она своимъ вліяніемъ спасала мужа отъ многихъ ошибокъ“ (Р. Арх. 1875 г., кн. I, стр. 35). Въ 1819 г. Муравьевъ оставилъ губернаторство въ Новгородѣ, а впослѣдствіи былъ статсъ-секретаремъ, сенаторомъ и управлялъ собственною Его Величества канцеляріей. Въ ѣ 1832 г. онъ оставилъ службу и поселялся въ своемъ селѣ Покровскомъ на лѣвомъ берегу Невы, по Шлиссельбургской дорогѣ; здѣсь онъ дѣятельно занимался сельскимъ хозяйствомъ и, кромѣ того, устроилъ въ своемъ имѣньѣ сахарный заводъ, изобрѣтя особый способъ вываривать и рафиновать сахаръ. Умеръ онъ 4-го января 1845 года.

Н. Н. Муравьевъ довольно много занимался литературой. Въ 1805 году онъ помѣстилъ въ Сѣверномъ Вѣстникѣ нѣсколько небольшихъ оригинальныхъ и переводныхъ статей, ѣмъ напечаталъ нѣсколько сочиненій разнообразнаго содержанія отдѣльными книжками, а съ 1828 г. началъ издавать въ Петербургѣ собраніе своихъ сочиненій, подъ заглавіемъ: „Нѣкоторыя изъ забавъ отдохновенія“. Сборникъ этотъ состоитъ изъ 14 частей (послѣдняя выпущена уже по смерти автора, въ 1851 году, но отпечатана много ранѣе того) и посвященъ второй женѣ Николая Назарьевича, Елизаветѣ Антоновнѣ, урожденной Моллеръ, съ которою онъ вступилъ въ бракъ въ 1823 году (сборникъ: Въ память гр. М. М. Сперанскаго. С.-Пб. 1872, стр. 608). Собраніе сочиненій Н. Н. Муравьева отличается большимъ разнообразіемъ содержанія; оно заключаетъ въ себѣ статьи по философіи, исторіи, археологіи, ѣдѣнію, политической экономіи, промышленности, торговлѣ, естествознанію, астрономіи, физикѣ, живописи (о Брюловѣ и Теребеневѣ); въ литературномъ отдѣлѣ сборника главное мѣсто занимаетъ повѣсть „Всеволодъ и Велеслава“, которую самъ авторъ признавалъ написанною „легко и замысловато“ и считалъ родоначальницею русскаго романа на ряду съ „Марѳой Посадницей“ Карамзина. Въ сочиненіяхъ Муравьева разсѣяно много автобіографическихъ данныхъ, которыми мы и воспользовались въ настоящемъ очеркѣ. ѣ того, въ „предувѣдомленіи“ къ X-й части сборника Муравьевъ сдѣлалъ обзоръ своихъ литературныхъ трудовъ и далъ характеристику своей особы, свидѣтельствующую о томъ высокомъ мнѣніи, какое онъ имѣлъ о себѣ. Вотъ его слова: „Я съ дѣтства своего любилъ истинное образованіе человѣка. Въ юности моей средства моего собственнаго образованія были чрезвычайно умѣренны. Но съ 17-ти лѣтъ книгѣ, или въ природѣ. Послѣднее было чаще всего. Къ стихотворенію и баснословію я не имѣлъ никогда склонности: вѣдомо, и способности къ нимъ не имѣлъ. Но всегда занимало меня что-нибудь точное и существенно полезное человѣку и его обществу. Отсюда, въ 1806 году, я издалъ переводъ свой опыта г. Гюма о населенности древнихъ народовъ, съ нѣкоторыми моими примѣчаніями. Отсюда, въ 1807 году, я издалъ письма Всеволода и Велеславы, желая познакомить читателей: 1) съ нѣкоторыми новыми истинами; 2) съ простымъ и легкимъ писаніемъ писемъ, чего ѣровъ у насъ тогда очень мало было, и 3) со смѣлостью не пѣть, но разсуждать. Въ сихъ письмахъ нѣтъ ни единой строки безъ намѣренія нравоученія, хотя они наполнены выраженій самой живой и пламенной любви. И это сдѣлано и отъ собственныхъ моихъ чувствъ, и отъ умысла, чтобъ всѣми средствами завлечь прочесть и нечаянно почерпнуть изъ нихъ то, для чего они мною были писаны. Я не имѣлъ способности и не любилъ вымышлять небылицы, а потому просто придержался уже вымышленнаго романа „Новой Элоизы“. Но всѣ происшествія между Всеволода и Велеславы, всѣ предметы ихъ писемъ не ѣютъ ни малѣйшаго подражанія г. Руссо. Они всѣ русскіе, мои собственные совершенно. Изслѣдованія мои о новгородскихъ древностяхъ напечатаны въ 1826 и 1828 годахъ, отъ того же источника. Мнѣ любо было воспользоваться первою возможностію найдти путемъ разума и смысла, и я гордился, что шелъ путемъ Россіянина, не обыкновеннымъ, никому не подражая. Гдѣ счастливѣе Россіи! Кто лучше Русскаго! Боже всесильный, прими мою теплую слезы благодаренія, что судилъ Ты мнѣ быть Русскимъ! Отъ того же источника и съ тѣмъ же намѣреніемъ, и съ тѣмъ всѣ мои „Забавы отдохновенія“. Я предпринялъ ихъ печатью издавать въ началѣ 1828 года, когда увѣрился въ свободѣ моего чувства и моего смысла отъ гнета. Въ нихъ нѣтъ напряженія труда. Намѣреніе краснословить имъ не принадлежитъ. Въ нихъ просто Русскій и въ благословенной Россіи постигаетъ его окружающіе предметы и о нихъ говоритъ откровенно, искренно, нерѣдко (нѣтъ, чаще всего) можетъ быть, то, чего нигдѣ индѣ и никѣмъ другимъ не постигнуто и не говорено. Въ нихъ нѣтъ ни единой строки, ни единаго слова напрасныхъ и козненныхъ. Въ нихъ смыслъ и ѣреніе вездѣ чисты, просты для малѣйшаго вниманія. Но предметы, можетъ быть, столь еще новы, сухи, что потому и не всегда пріятны или сладки для вкуса укоренившагося“.

Признавая за собою важныя заслуги, оказанныя русскому просвѣщенію во „всѣхъ вѣтвяхъ человѣческихъ знаній“ (Нѣк. изъ забавъ, ч. XIII, стр. 221), Муравьевъ вообще мало цѣнилъ труды другихъ соотечественниковъ, кромѣ Ломоносова, котораго называлъ „солнцемъ нашего просвѣщенія и русскаго смысла“ (ibid., стр. 219). Говоря о судьбахъ русской исторической науки, Муравьевъ всколзь упоминаетъ о ѣ, Татищевѣ (ibid., стр. 220) и останавливается на Карамзинѣ, которому изрекаетъ слѣдующій суровый приговоръ: „Г. Карамзинъ нашъ, наглядѣвшись иноземщины, надивившись чужестранному, не одаренный особеннымъ пѣсни, краснословія, пустился по слѣдамъ славы Гюма и особенно Гиббона, уже ѣвшагося.... Г. Карамзинъ передъ моими глазами, такъ сказать, сдѣлалъ начало своей „Исторіи“, которую онъ обѣщалънамѣренія его — любезными, добрыми. Онъ изъ журналиста, переводчика, легкаго стихотворца сталъ вдругъ историкомъ, для котораго у него не доставало надлежащей мѣры: и ѣщенія, и хладнокровія, и вникательности, и знаній, и государственности, и любви различать истину отъ небылицы, и безпристрастія, и мѣткаго сужденія, и твердости, и возвышенія правды. Судя по содержанію его введенія къ его „Исторіи“, должно полагать, что онъ, приступая писать ее, за это и не брался: было бы только красно и пріятно“ (Нѣкот X. стр. 66). Подобные же отзывы о Карамзинѣ встречаются и въ другихъ мѣстахъ сочиненій Муравьева (ч. X, стр. 212—214; 227—228; ч. XI, стр. 115—116; ч. XII, стр. 137). Для самого Муравьева идеаломъ историка былъ старинный французскій писатель Франсуа Мезере (род. 1610 г. ум. 1683), въ которомъ онъ находилъ „замашку смысла русскаго“; изъ соотечественниковъ же онъ особенно ѣнилъ Полеваго и Каченовскаго, котораго называлъ „истиннымъ историкомъ, не рѣчью, но дѣломъ цѣли своей ищущаго“ (Соч., ч. X, стр. 225; ч. XIV, стр. 507). Хотя Муравьевъ относился къ поэзіи съ пренебреженіемъ, называя стихи „даромъ праздности“ (ч. XI, стр. 84), но подъ старость самъ увлекся стихотворствомъ. Въ XIV-й части собранія его сочиненій находится не мало уродливыхъ стихотвореній, напоминающихъ вирши Тредіаковскаго. Таково между прочимъ „Мое изображенье“ (стр. 1238—1239), которымъ самолюбивый авторъ, подобно Горацію, ѣлъ обезсмертить себя. Оно начинается слѣдующими строками:

Меня уже стоитъ изображенье,
ѣй, чѣмъ прочнѣйше изваянье,
Въ моихъ, всѣхъ
Въ ученіяхъ моихъ и предреканьяхъ!

Замѣчательно, что сочиненія Н. Н. Муравьева, въ противоположность мнѣнію себѣ вниманіе современной имъ критики: только мнѣнія его о новгородскихъ древностяхъ были обсуждаемы ѣдователями исторіи Новгорода; изъ другихъ сочиненій повѣстъ „Всеволодъ и Велеслава“, изданная первоначально въ 1807 г., была разобрана въ Московскомъ ѣстникѣ 1828 г., ч. XI, по случаю перепечатки ея въ I-й книгѣ „Нѣкоторыхъ изъ забавъ моего отдохновенія“, а въ Отеч. Запискахъ  г., т. VIII, появился разборъ части этого сборника. (В. С.).

— (Стр. 65). Стихи Парни взяты изъ 5-го письма его къ своему брату (Pondichéry, septembre 1785). Письма эти встрѣчаются нѣкоторыхъ изданіяхъ сочиненій Парни, напримѣръ, въ парижскомъ изданіи 1808 г., въ 16-ю д. л.

— ( 95). „Quid rides?...“ взято изъ I-й сатиры Горація, кн. I:

         ....Quid rides? Mutato nomine de te
Fabula narratur.

— (Стр. 65). Ѳедоръ Петровичъ Львовъ (род. въ 1766 г., ум. въ 1836), отецъ извѣстнаго композитора Алексѣя Ѳедоровича  А. Львову. Первой супругой Ѳедора Петровича была Надежда Ильинична Березина (род. въ 1776 г., ум. 26-го марта 1810 г.), по смерти которой онъ и женился на Елизаветѣ Николаевнѣ Львовой (род. въ 1788 г., ум. въ 1864), дочери Николая Александровича и племяннице Г. Р. Державина. Съ молодыхъ ѣтъ вращаясь въ кругу Львова, Державина, Капниста, Хемницера, Ѳ. П. Львовъ самъ пристрастился къ литературѣ нѣкоторою извѣстностію между современниками (Жихаревъ. Дневникъ чиновника — Отеч. Зап г., т. CI, стр. 135); даже Карамзинъ находилъ, что Львовъ „имѣетъ истинныя дарованія“ (Письма къ И. И. Дмитріеву, стр. 29) и печаталъ стихи его въ Московскомъ журналѣ рѣкѣ Талажнѣ, Къ пѣночкѣ, Къ лирѣ). Кромѣ , произведенія Ѳ. П. Львова печатались въ Иппокренѣ  г.), Новостяхъ (1799 г.), Новостяхъ русской литературы (1802 г.), ѣ юношества (1810 г.), Славянинѣ (1827 г.), ѣ отечественныхъ музъ на 1827 годъ, а также въ Чтеніяхъ въ Бесѣдѣ . Въ этомъ послѣднемъ изданіи встрѣчаются  X-й помѣщено „Письмо русскаго уроженца къ сыну его, ноября 1-го дня 1812 г.“, въ которомъ авторъ горячо высказывается противъ тогдашней галломаніи. Впослѣдствіи Батюшковъ ѣивался надъ прозаическимъ сочиненіемъ Львова „Письма къ графинѣ“ (т. III, стр. 458). Собраніе сочиненій Львова вышло въ 1831 году, подъ заглавіемъ „Часы свободы въ молодости“. Первая часть заключаетъ въ себѣ прозѣ и стихахъ. Въ 1834 году онъ издалъ „Объясненія на сочиненія Державина“, диктованныя самимъ поэтомъ Е. Н. Львовой, когда она была еще дѣвицей. Онъ составилъ также краткую біографію Н. А. Львова, которая была напечатана въ ѣ Отечества 1822 г., т. 77 и потомъ въ Москвитянинѣ 1855 г., № 6. Ѳ. П. Львовъ занимался литературой до конца жизни; такъ, еще въ 1834 г., въ Московскомъ Телеграфѣ (ч. 52, № 2), онъ выступалъ въ полемику противъ слога барона Брамбеуса. ( С.).

— (Стр. 65). Вслѣдствіе приглашенія Карамзиныхъ (т. III, стр. 88), Батюшковъ провелъ у нихъ, то-есть, въ с. Остафьевѣ, ѣньѣ князя П. А. Вяземскаго, средину лѣта 1810 г.

— (Стр. 66 П. Беницкаго, который умеръ въ 1809 г., помѣщенъ въ Цвѣтникѣ того же года, ч. IV, но написанъ не Гнѣдичемъ Е. Измайловымъ. Повѣсть Беницкаго „На другой день“ въ томъ же журналѣ за 1809 г., ч. I.

— ( 66). Князь С. А. Шихматовъ (см. о немъ въ т. I, въ примѣчаніяхъ къ „ѣвцу въ бесѣдѣ Славянороссовъ“) напечаталъ въ 1810 г. стихотвореніе: „Возвращеніе въ отечество любезнаго моего брата“, которое было очень неблагосклонно разобрано въ Вѣстникѣ Европы  г., ч. LIII, № 19, рецензентомъ, подписавшимся буквою Т.

Сноски из примечаний

¹ ) Въ текстѣ это письмо ошибочно отнесено къ 1809 г.; ѣдующія примѣчанія объяснять, почему его слѣдуетъ относить къ послѣднимъ мѣсяцамъ

² ) 24-го апрѣля 1819 г. Похоронена въ Александроневскомъ монастырѣ.