Константин Батюшков: Батюшков — Гнедичу Н. И., 19 сентября 1809.

Батюшков К. Н. Письмо Гнедичу Н. И., 19 сентября 1809 г. [Деревня] // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3 т. — СПб.: П. Н. Батюшков, 1885—1887.

Я радуюсь, что письмо мое тебя утѣшило. Могло ли произвесть иное дѣйствіе на сердце, способное раздѣлять въ полнотѣ чувство дружества? Могъ ли бы я тебя любить, еслибъ душа твоя не отзывалась согласно на голосъ моей дружбы? Чѣмъ болѣе живу, тѣмъ болѣе всѣ даже маловажныя происшествія связываютъ тѣснѣе союзъ дружества. Оно ростетъ съ годами, ибо мы гораздо болѣе привязаны другъ къ другу теперь, нежели назадъ тому годъ и болѣе. Любовь совсѣмъ не такъ: эта горячка любви, эти восторги, упояющіе душу, изчезаютъ. Гдѣ истинная любовь? Нѣтъ ея! Я вѣрю одной вздыхательной, петраркизму, то-есть, живущей въ душѣ поэтовъ, и болѣе дружбѣ моей девизъ — истина и снисхожденіе. Истину должно говорить другу, но столь же осторожно, какъ и самолюбивой женщинѣ; снисходительному должно быть всегда. Ради сего послѣдняго пункта и въ силу этого условія, я могу болтать до устали, — не правда ли?

Я твоей загадки не понимаю, да и не силюсь понять. Ты хочешь заняться Гомеромъ, и совѣтую. Разстанься, удались отъ писателей. Повѣрь мнѣ, это нужно. Я знаю этихъ людей: они вблизи гораздо болѣе завидуютъ. Хорошо съ ними водиться тому, кто ищетъ одной извѣстности, а не славы. Ты въ первой не имѣешь нужды, а послѣднюю ничѣмъ пріобрѣсть нельзя, какъ трудами. Позволишь ли дать ѣтъ? Перечитывая твой переводъ, я болѣе и болѣе убѣждаюсь въ томъ, что излишній славянизмъ не нуженъ, а тебѣ будетъ и пагубенъ. Стихи твои, и это забывать тебѣ никогда не должно, будутъ читать женщины, а съ ними худо говорить непонятнымъ языкомъ. Притомъ, кажется, что славянскіе слова и обороты вовсе не нужны въ иныхъ мѣстахъ: ты самъ это чувствовалъ. Но и здѣсь соблюсти середину — подвигъ во истину трудный! Кто хочетъ писать, чтобъ быть читаннымъ, тотъ пиши внятно, какъ Капнистъ, вѣрнѣйшій образецъ въ слогѣ, я не говорю — переводчику Иліады. Повѣрь мнѣ, что еслибъ Костровъ жилъ въ ѣтѣ, то не осмѣлился бы написать сицѣ для колесницы, а свѣтъ или еще значительнѣе слово — urbanité — не послѣдняя для тебя выгода; и я думаю, что вечеръ, проведенный у Самариной или съ умными людьми, наставитъ болѣе въ искусствѣ писать, нежели чтеніе нашихъ варваровъ. Я слогъ ихъ сравниваю съ рѣкой, въ которую нельзя погрузиться, не омочивъ себя. Мнѣ кажется, что гораздо полезнѣе всѣхъ нашихъ академическихъ сочиненій, ибо въ первой есть поэзія, а Кондильякъ сказалъ: «On peut raisonner sans s’éclairer, mais on ne peut pas remuer mon âme d’une manière nouvelle ou agréable, qu’aussitôt je ne sente le beau». Вотъ преимущество стихотворнаго языка. Я не знаю, поймешь ли меня, но мнѣ кажется, что лучше прочесть страницу стихотворной прозы изъ Марѳы Посадницы, нежели Шишкова холодныя творенія.

Подумай, можетъ быть, я сказалъ правду. Какъ мнѣ Беницкаго жаль! Я читалъ нынѣ Умнаго и дурака въ Таліи. Онъ какъ предвидѣлъ конецъ свой. Все, что ни написано, сильно, даже ужасно, слишкомъ сильно напитано желчью. Живъ ли то онъ?

Увѣдомь меня, какъ Семенова приняла рѣчь грѣхи. Много прибавилъ и, что важнѣе — все переписалъ. Я бы послалъ тебѣ что-нибудь, но берегу до случая, когда могу все отправить вмѣстѣ; хочу велѣть переписать копіи три. Если время будетъ, то пришлю и съ этимъ письмомъ. Въ Цвѣтникѣ и губить нечего. Отправь кресты, Бога ради, отправь... Я, можетъ быть, поѣду вскорѣ въ Москву. Хорошо бы и тебѣ туда заглянуть, а? Какая Аглая у Самариной? Не Шаликова ли журнала обчесавшаяся муза? Англичанка не сдѣлала ли развязку романа немного поспѣшноуспѣлъ для нея застрѣлиться холостымъ выстрѣломъ. Напрасно говоришь, что я пишу на какого-то издателя Лукницкаго. Я этихъ ословъ плетьми сѣчь не хочу. Пришли книги, объ которыхъ писалъ прежде, да пиши поболѣе объ дурачествахъ. Еслибъ ты зналъ, какъ мнѣ скучно! Я теперь-то чувствую, что дарованію нужно побужденіе и ободреніе; бѣда, если самолюбіе заснетъ, а у меня вздремало. Я становлюсь въ тягость себѣ и ни къ чему не способенъ. Не знаю, въ прокъ ли то раннія несчастія и опытность. Бѣда, когда разсудка не прибавятъ, а сердце высушатъ. Я пилъ горести, пью и буду пить. Сегодня читалъ я, что Богъ сотворилъ человѣканачалѣ). И впрямь, гдѣ счастіе? Я его иногда нахожу въ краткихъ напряженіяхъ души и тѣла, ибо тѣло отъ души разлучать не должно, но тѣмъ болѣе отъ напряженія органы изнемогаютъ, и горесть тутъ какъ тутъ.

Книги, Бога ради, пришли: Цвѣтникъ, Державина и Драматическій Вѣстникъ.

XXX. Н. И. ГНѢДИЧУ. 19-го 1809 г. Деревня. Напечатано въ Р. Старинѣ 1871 г., т. III, стр. 220—222.

— (Стр. 47). Разсужденіе о значеніи „urbanité“ для писателя ср. съ тѣмъ, что говоритъ Батюшковъ въ „Рѣчи о легкой поэзіи“ (т. II, стр. 243 и прим. тамъ же, стр. 525). — Въ фразѣ: „Еслибъ Костровъ жилъ въ свѣтѣ, то не осмѣлился бы написать сицѣ для колесницы“ послѣднее слово должно было напечатать: колесницѣ, такъ какъ Батюшковъ разумѣетъ здѣсь слѣдующіе стихи Кострова изъ его перевода „Иліады“ (пѣснь V):
Эней въ отвѣтъ: „Престань и не глаголи сице“:
„Спѣши, спѣши возсѣсть со мной на колесницѣ“.
Тѣ же странныя ѳмы Батюшковъ вспоминаеть и въ письмѣ къ Гнѣдичу отъ августа-сентября 1811 г. (т. III, стр. 141).
— (Стр. 48). О „Таліи“, альманахѣ А. П. Беницкаго, и помѣщенной тамъ зло остроумной статьѣ его „Умный и дуракъ“ см. т. II, стр. 427—428.
— (Стр. 48). Самый ранній изъ извѣстныхъ переводовъ Батюшкова, есть переводъ 3-й элегіи изъ Тибулла III-й книги (т. I, стр. 74—75).
— (Стр. 48). О князѣ И. Шаликовѣ см. въ томѣ I примѣчаніе къ посланію Батюшкова къ нему. Съ 1808 г. по 1812 Шаликовъ издавалъ журналъ подъ заглавіемъ Аглая.
— (Стр. 48). Въ числѣ посланныхъ Батюшковымъ Гнѣдичу эпиграммъ (см. выше стр. 612) была одна, направленная на Глупницкато, и Гнѣдичъ отнесъ ее къ одному изъ мелкихъ тогдашнихъ литераторовъ Аристарху Владиміровичу Лукницкому, который въ 1809—1811 гг. издавалъ журналъ Сѣверный Меркурій. Лукницкій былъ главнымъ образомъ переводчикъ разныхъ французскихъ оперъ, драмъ и комедій, появлявшихся на сценѣ съ 1806 по 1816 г. Нѣкоторыя изъ нихъ, какъ, ѣръ, „Два слѣпца толедскіе“ и „Три брата горбуна“, имѣли успѣхъ (Араповъ, Лѣт. р. театра, стр. 183—184). Въ началѣ своей литературно-театральной дѣятельности Лукницкій имѣлъ столкновеніе съ кн. Шаховскимъ по поводу своей піесы „Деньщикъ-виртуозъ“, заимствованной изъ комедіи Реньяра „La Serénade“. Въ августѣ 1805 г. Лукницкій представилъ эту піесу на разсмотрѣніе Шаховскаго, но послѣдній задержалъ ее, а самъ между ѣмъ, въ началѣ 1806 года, поставилъ на сцену свою комедію „Любовная почта“, представляющую большое сходство съ „Деньщикомъ-виртуозомъ“. Вѣроятно, оба писателя пользовались однимъ и тѣмъ же источникомъ, но литературные враги Шаховскаго стали укорять его, что онъ взялъ сюжетъ „Любовной почты“ изъ задержанной піесы Лукницкаго. Въ виду этихъ нареканій Шаховской вскорѣ послѣ перваго представленія своей піесы допустилъ на сцену и „Деньщика-виртуоза“. Лукницкій, сознавая свою зависимость отъ сильнаго въ театральномъ мірѣ Шаховскаго въ первое время не только не изъявлялъ неудовольствія, но старался даже угождать ему. Такъ, въ 1807 году, по словамъ Жихарева (Дневникъ чиновника — Отеч. Зап. 1855 г., т. CII, стр. 363—365), онъ переложилъ въ стихи извѣстный анекдотъ о Нѣмцѣ-портномъ, позабывшемъ въ театрѣ сына, и преподнесъ его Шаховскому, въ то время собиравшему уже матеріалы для задуманнаго имъ Драматическаго Вѣстниканасмѣшка надъ нѣмецкою драматургіей, понравилось Шаховскому, и онъ дѣйствительно напечаталъ его въ I-й части Драматическаго Вѣстника. По прекращеніи этого журнала, Лукницкій уже самъ предпринялъ изданіе Сѣвернаго Меркурія и наполнялъ его произведеніями писателей, даже и въ то время мало извѣстныхъ. Въ предисловіи къ своему журналу онъ говоритъ между прочимъ слѣдующее: „Все то, что можетъ служить къ удовольствію и увеселенію, посвящаю я прекрасному полу; все то что морально и серьезно, и гдѣ есть нѣкоторая увѣренъ, что они, увидѣвъ намѣреніе мое въ разсужденіи нѣкоторыхъ сравненій, касающихся до новыхъ произведеній литературы, согласятся, что изданіе мое не отъ критики происходитъ, но единственное безпристрастіе въ сужденіи оныхъ есть моею цѣлію“. Сдѣлавшись Сѣверномъ Меркуріѣ появился рядъ статей, посвященныхъ русскому театру, въ которыхъ высказывалось явное сочувствіе нѣмецкой драмѣ вообще, и особенно піесамъ Коцебу. ѣ того, Лукницкій на страницахъ своего журнала не замедлилъ предать гласности исторію съ „Деньщикомъ-виртуозомъ“ (ч. II, 1809 г., стр. 74—82) и въ концѣ концовъ напечаталъ слѣдующее „Извѣстный сочинитель Картавинъ, выбравъ уже изъ всѣхъ французскихъ и русскихъ театральныхъ сочиненій ѣ лучшія мѣста, проситъ покорно знающихъ прочіе, какъ-то: англинскій, нѣмецкійкомическую комедію и, трафя главное карикатурное лицо на счетъ дражайшаго своего родителя, ищетъ пособія и въ сей натуральной сценѣ въ чужомъ ѣ. Имѣющіе таковые переводы могутъ адресоваться въ Продажной улицѣ, въ каменномъ угольномъ ѣ, къ камердинеру его Макару“ (ч. IX, 1811 г., стр. 23—24). (В. С.)