Батюшков — Гнедичу Н. И., сентябрь 1810.

— ( 45). Леонидъ Николаевичъ Львовъ (род. въ 1784 г.), старшій сынъ Н. А. Львова. Дружба послѣдняго съ М. Н. Муравьевымъ сблизила и Батюшкова съ его сыномъ. Л. Н. Львовъ воспитывался на попеченіи Державина и служилъ при посольствѣ въ Мадритѣ, когда, въ 1802—1804 гг., тамъ былъ русскимъ посланникомъ И. М. Муравьевъ-Апостолъ; впослѣдствіи Л. Н. Львовъ продолжалъ службу по министерству иностранныхъ дѣлъ (Соч. Державина, 1-е акад. изд., т. VI, стр. 139 и 239).

— (Стр. 45). Какую именно изъ эклогъ Ѳеокрита Гнѣдичъ совѣтовалъ переводить Батюшкову, — не извѣстно, такъ какъ Кошанскій не напечаталъ своихъ переводовъ изъ Ѳеокрита. Но слова Батюшкова любопытны тѣмъ, что указываютъ на личное знакомство его съ Кошанскимъ.

Ѳедоровичъ Кошанскій (род. въ 1781 г., ум. въ 1831). Онъ быль питомцемъ Московскаго университета, гдѣ и кончилъ курсъ по философскому факультету въ 1802 г., со степенью кандидата. Еще будучи студентомъ, онъ сталъ преподавать риторику въ университетскомъ пансіонѣ; по окончаніи же курса былъ назначенъ, сверхъ того, учителемъ древнихъ языковъ въ академическую гимназію (при томъ же университетѣ); въ 1805 году онъ пріобрѣлъ степень магистра философіи и словесныхъ наукъ, и въ августѣ этого года былъ вызванъ М. Н. Муравьевымъ въ Петербургъ, чтобы затѣмъ ѣхать въ чужіе края, по преимуществу въ Италію, для изученія археологіи и изящныхъ искусствъ. Но вслѣдствіе начавшейся тогда войны съ Франціей поѣздка эта не состоялась, и Кошанскій былъ оставленъ на годъ въ Петербургѣ для изученія древностей въ ѣ Эрмитажа и искусствъ въ Академіи Художествъ. Руководимый совѣтами Муравьева, Кошанскій занялся диссертаціей на степень доктора. Темою для диссертаціи онъ избралъ миѳъ о Пандорѣ, и въ началѣ 1807 г. возвратился въ Москву для защиты диссертаціи, которая была напечатана на латинскомъ языкѣ. По полученіи степени доктора Кошанскій ожидалъ отъ Муравьева окончательнаго устроенія своей участи, но смерть Михаила Никитича разрушила, его надежды. Кошанскій остался въ Москвѣ, и такъ какъ въ университетѣ не было вакантныхъ каѳедръ, ему пришлось ограничиться преподаваніемъ въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ. Только въ 1811 г. ему удалось занять каѳедру русской и латинской словесности во вновь образованномъ тогда Царскосельскомъ лицеѣ, гдѣ Кромѣ того, онъ былъ преподавателемъ въ лицейскомъ благородномъ пансіонѣ и съ 1824 г. директоромъ института слѣпыхъ. Смерть его послѣдовала отъ холеры. См. біографію Кошанскаго, съ перечнемъ его трудовъ, въ Памятной книжкѣ Имп. Алекс. Лицея на 1856—1857 г., стр. 142—160; написанный имъ некрологъ М. Н. Муравьева напечатанъ въ Вѣстникѣ Европы 1807 г., ч. XXX, № 19.

Въ памяти позднѣйшихъ поколѣній Кошанскій остался, главнымъ образомъ, какъ составитель учебниковъ по латинскому языку и теоріи словесности; учебники эти очень уважались въ свое время и имѣли много изданій, пока не были замѣнены новыми, и не отвергнуто было самое преподаваніе риторики. Въ 1845 г. ѣлинскій (Соч., т. X) напечаталъ разборъ риторики Кошанскаго, окончательно уронившій ея авторитетъ. Но изъ этого еще не слѣдуетъ, что самъ сочинитель этой забытой нынѣ книги былъ только сухой педанть. Кошанскій хорошо — по старинному — зналъ греческую и римскую словесность и умѣлъ понимать красоту классической поэзіи. Онъ искренно и сознательно желалъ развитія у нась классицизма, видя въ немъ высшую школу для образованія мысли и вкуса. Объ этомъ свидѣтельствуетъ между прочимъ изданная имъ книга „Цвѣты греческой поэзіи“ (М. 1811, въ 4-ку). Здѣсь онъ напечаталъ произведенія Біона и Мосха, въ подлинникѣ и переводѣ, и 6-ю пѣсню „Одиссеи“ (эпизодъ о Навсикаѣ), только въ ѣ; къ изданію приложенъ подробный и обстоятельный комментарій. Книга эта предназначена не столько для спеціалистовъ, сколько для большинства образованныхъ читателей, и въ этомъ-то намѣреніи издателя и выразилось его убѣжденіе въ необходимости распространенія у насъ классическаго образованія. Преподаваніе Кошанскаго отличалось живостью и занимательностью, не смотря на его наклонность къ высокопарности (В. П. Гаевскій. Пушкинъ въ Лицеѣ. — Современникъ 1863 г., т. XCVII, стр. 133—134). Безъ сомнѣнія, оно прошло небезслѣдно для его геніальнаго ученика Пушкина; но ранѣе того Кошанскій оказалъ, какъ мы думаемъ, нѣкоторое вліяніе и на другаго высоко даровитаго поэта, Батюшкова. Кошанскій провелъ годъ въ Петербургѣ, вблизи М. Н. Муравьева, въ то самое время, когда Батюшковъ жилъ при ѣ и дополнялъ свое пансіонское образованіе изученіемъ латинскаго языка и литературы; весьма вѣроятно, что онъ пользовался совѣтами Кошанскаго и зналъ о ходѣ его собственныхъ занятій, между прочимъ о переводѣ Ѳеокритовой эклоги. — Подъ названіемъ „Дидотова бѣднаго перевода“ Батюшковъ разумѣетъ французскій переводъ Ѳеокрита въ стихахъ, сдѣланный Фирменомъ Дидо (род. въ 1764 г. ум. въ 1836); переводъ этотъ изданъ вполнѣ только въ 1833 г., но отрывки изъ него печатались гораздо раньше.

— (Стр. 45„Филоктетъ“ — трагедія Софокла. Филоктетъ недостойнымъ образомъ покинутъ своими товарищами на дикомъ островѣ, въ жестокой болѣзни. Ему представляется неожиданная помощь, онъ можетъ быть извлеченъ изъ своего невольнаго одиночества, но лишь подъ условіемъ, чтобъ онъ сталъ союзникомъ тѣхъ и не уронить свою честь. Такова завязка трагедіи. Батюшковъ могъ находить нѣчто общее между ею и обстоятельствами своей жизни во второй половинѣ 1810 г., когда ѣлъ себя обойденнымъ наградой послѣ участія въ двухъ тяжелыхъ кампаніяхъ (ср. т. III, стр. 50, 69). Поэтому онъ и могъ сказать, что трагедія Софокла «очень по сердцу» ему. Въ хорахъ „Филоктета“ особенно ярко изображается горькая жизнь героя въ невольномъ одиночествѣдеревнѣ (т. III, стр. 52—53).

Сноски из примечаний

¹ ) Письмо это ѣрно датировано въ текстѣ 1809-мъ годомъ; оно относится къ 1810 г., въ началѣ